У меня же для вас с утра только старая русская народная песня: «Во субботу день ненастный, нельзя в поле работать» – расслабьтесь, полежите на диванчике.
Вечерние мысли, «косящие» под утренние.
«Правила» рассказ и заметила, что «редактор» упорно выдает ошибку – требует писать «интернет» через заглавную букву. Знаю, что можно и так, и так, но в программах заложено требование безусловной «уважухи». А вот про «литературу», «художественную литературу», «мировую культуру» «уважухи» не заложено. По смыслу понятно, по сути – обидно.
Вечерние мысли, упорно «косящие» под утренние.
Прислушалась внимательно к словам в «Дубинушке». Для вечера четверга в самый раз куплет:
И на Волге-реке, утопая в песке,
Мы ломаем и ноги, и спину,
Надрываем там грудь и, чтоб легче тянуть
Мы поем про родную дубину.
Потом решила, что и последний куплет никогда не потеряет актуальности:
Но настанет пора, и проснется народ,
Разогнет он могучую спину,
И на бар и царя, на попов и господ
Он отыщет покрепче дубину.
Припев на все времена:
Эх, дубинушка, ухнем!
Эх, зеленая сама пойдет!
Подернем, подернем,
Да ухнем!
Где ты, Шаляпин?!
Мысли вслух
Люди в метро выглядят такими одинокими, хотя думают, что хорошо замаскировали свое одиночество в толпе. Они прячут его в телефоне, книге, за очками, но от этого оно только очевиднее.
– Узы?
– Вот именно, – сказал Лис. – Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как и сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя только лисица, точно такая же, как и сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственный в целом свете. А я буду для тебя один в целом свете…
– Я начинаю понимать, – сказал Маленький принц. – Есть одна роза… Наверное, она меня приручила…
2015 г.
Обычные люди
Сцена 1. Старый дом
Старый дом, «хрущоба», спальный район. Вид «во всей красе». Облупившаяся штукатурка, балконы с «объеденными» подошвами, деревянные, многократно крашеные рамы, двери в подъезды зеленого, совдеповского, немаркого цвета. Растрескавшийся, вспученный асфальт, больные старые деревья, мусорные баки, полумертвая детская площадка. Сгнившая «песочница» и «грибок» над ней, полуразрушенные, кариесные зубы скамеек. Осень, листья уже не золотые – коричневые, но сухо. Солнце и небо затянуты серыми тучами.
Сцена 2. Старушки
На убогих скамьях примостились старушки. Укутаны. Шаль на пояснице, поверх пальто, или платок на плечах, есть стильная, в берете и шубке. Под «собой» утеплитель: одеяло розовое, байковое, вязаный половичок из обрезков ткани – «кружок», у «береточной» плед. «Собрание» расположилось возле второго подъезда, не угловой, значит, не дует, и скамейки две, одна против другой.
Типажи.
«Береточная» – нервная, тощая, волос мало, губы, сморщенные недовольной гузкой, накрашены ярко.
«Толстая» – кругом мешки, от глаз до лодыжек, брюзжит медленно и тяжело. Пальто на животе не сходится, подпоясана старым поясом от байкового халата, не в цвет, страдает одышкой.
«Молчаливая» – замкнута, больше слушает, соглашается или отрицает кивком головы, переживает справедливо лицом. Одета в «честное» советское, серое пальто и «удобные» «осенние» туфли.
«Правильная» – лицо добродушное, открытое, в меру пухлая. Смешливая, быстро воспламеняется, но легко уступает, защищает осуждаемых, расстраивается всерьез из-за «скамеечных разговоров».
«Обычная» – обычная тетка, не старая и не молодая, не злая и не добрая, похожа на вышедший из моды кошелек с двумя пимпочками – защелками. Прическа «гулей» на темечке, вокруг головы мохеровый шарф в крупную клетку, из бывших дефицитов, пальто-балахон не маркого цвета, с рынка, «слоновьи» ноги в полусапожках на толстой подошве (замки до конца не сходятся), пухлые, крепкие пальцы с широкими ногтевыми пластинам. Не спорит и не уклоняется, сплетничает в меру.
Сцена 3. Новый жилец
Рабочие азиаты выносят мусор из подъезда, грузят в самосвал. Машину с мебелью, разгружают они же. Паркуется простенькая легковушка, из неё выкатывается низенький, крепкий пузан. Одет средне – прилично. По-хозяйски покрикивает на рабочих. Старушки до того шушукавшиеся между собой, обращаются к брюханчику:
– Вы новый хозяин из двадцать четвертой? Сосед наш?
«Колобок» смеется, он на все смеется, с разной эмоциональной окрашенностью.
– Нет, дамочки! Хозяин скоро будет, а я тут за всем присматриваю, – укатывается в подъезд.
– Это что ж за человек такой? Богатый?
– Где там, богатый?! Богатый не купил бы в нашей развалюхе.
– А что? У нас стены толстенные – тишина, потолки три метра. Народу всего – ничего, машин нет. Скоро все квартиры в нашем доме богатые поскупают.
– Скоро нас всех закопают, а дом снесут. Вон, только в нашем подъезде сколь уже померло. Егорова из двадцать второй лежит пятый месяц, из двадцать третьей, как её?
– Перепелкина.
– Перепелкина, глухая, как пень, уже третий год из квартиры не выходит. В двадцать первой никто не живет, почитай год. На моем этаже какие-то гастрабайтеры во всех квартирах. Уходят рано, возвращаются поздно. Хорошо хоть не орут, не дебоширят, – сквозь одышку выступает Толстая.
– Таджики, они смирные, непьющие, им Аллах не велит, – это Справедливая.
– Так у вас там померли все старые жильцы, это их дети сдают? – подключается Береточная.
– Ну, да. Машкины…
Дальше обсуждение местных новостей и старостей.
Подъезжает дорогая машина, выходит «новый хозяин». Оценочный уровень – выше среднего, но чуть. Не сволочь, не дурак, так, пофигист. Мужчина в самом соку. Вежливо здоровается, спешит пройти в подъезд, но Береточная, очнувшись, его тормозит:
– Вы наш новый сосед?
Спокойно поворачивается.
– Да.
– Меня Вера Анисимовна зовут, – кокетничает. Сосед оценил, вспомнил все прочитанное.
– Позвольте представиться, Иван Николаевич, – почти не ерничает.
«Беретка» поплыла, собралась ответить, но тут вмешивается Толстая:
– Что ж вы, получше не нашли? Домик-то, завалящий, снесут скоро.
– А мне тут нравится, тихо, воздух чистый, соседки хорошие, – последнее подчеркнул.
Каждая отреагировала по-своему. А он скользнул в подъезд.
– Может и не снесут?
У каждой свои мысли, «свое лицо».
Сцена 4. Котлеты
Обычная тетка делает котлеты. Это смачное действо. Старая мясорубка закреплена на столе, фарш, панировка, огромная сковорода шкворчит, так все аппетитно показано, что поневоле чувствуешь запах и вкус. «Гуля» где положено, на темечке, вместо шарфа хлопчатобумажный платок. Камера фиксирует толстые пальцы, ловко разделывающие мясо, особенно подробно – отделение от кости, удаление сухожилий. Телевизор говорит рецепты.
Сцена 5. Хозяин и тревога
Хозяин идет по лестнице к себе. Звук шагов фиксируется. В подъезде никого.
Хозяин провожает Девчушку – щебетушку, усаживает в такси, возвращается. На первом этаже приоткрывается штора. Снова шаги на лестнице.
Все бабки по очереди у ночного окна под звук шагов. Глухая и Лежачая у себя, с полным отсутствием интереса к внешнему миру. В какой-то момент Лежачая поворачивает голову, будто прислушиваясь, но становится ясно – мостится поудобней. Глухая тоже вроде бдит, открывает занавески, но, оказалось, вешает панталоны на батарею.
Сцена 6. Юбилей
У Обычной юбилей. «Гуля» украшена шпилечками с бусинками. Вместо платочка блестящий шарфик. Золотые сережки, на толстой шее цепочка с крестиком. Приоделась с рынка. Гостьи дарят цветы и «полезные» подарки. Ножницы для разделки мяса, сковороду «тефаль». Ставит жирными пальцами с плоскими ногтями, покрытыми красным лаком, кушанья на стол. Камера задерживается на котлетах, холодце, окороке. Выпивают. Вспоминают работу. Календарь, передвижное окошечко на дате 13 октября.
