Разглядывая как-то старые фотографии, я вообще пришла к выводу, что явно похорошела с годами. Задорную студенточку с "каре" блестящих темных волос и челкой до бровей можно было назвать славненькой, и только. А вот молодая леди в леопардовой короткой шубке с ярко очерченным чувственным ртом и разметанной по плечам гривой жестких пышных волос выглядела чрезвычайно привлекательно.

Я достала из гардероба забытое синтетическое манто силуэта "свингер" коротенькое и сильно расклешенное, с огромным воротником-шалькой, превращающимся в капюшон. "Леопарда" облюбовала Софка и уже пару раз показалась в нем "в обществе" во время рождественского визита. С узкими фланелевыми брюками пальтишко и на мне смотрелось неплохо. Я почти отказалась от косметики, но не смогла проигнорировать духи. И взглянув на прощание в зеркало, криво усмехнулась себе: "Кого ты пытаешься обмануть, крошка? Ведь тебе уже и так ясно, что Юлий непричастен к стрельбе. Что же тогда выяснять? - Насколько пылки и правдивы его чувства?" - "Нет. Ответил кто-то ехидно и безжалостно. - Ты хочешь узнать, насколько серьезно влюблена сама. И даже, более того, - ты мечтаешь о том, чтобы вчерашний поцелуй оказался не пустой игрой воображения..."

..."Пусть, пусть, пусть!" - Я ходила вдоль ларьков на торговой площадке возле метро. Припарковаться у магазинчика, торгующего гигантскими медведями, крокодилами, гориллами не удалось. Делая вид, что рассматриваю витрины, поджидала Юла. Мое внимание привлек теплый мужской шарф с приятным серо-бежевым рисунком. Я даже потрогала его, представляя, как наброшу пуховую мягкую ткань на открытую шею Юла. И отошла - делать ему подарки я не имела никаких оснований. Вот если бы день рождения или Новый год...

Вокруг торговали и покупали. сквозь чистенькие витрины глядели в февральскую муть подсвеченные изнутри штабели разнокалиберных бутылок с неведомыми ранее напитками, сверкала бижутерия, манили своих будущих хозяев меховые зверушки, отчаянно красовались завезенные неведомо откуда в эту стужу живые цветы.

Кто-то сжал меня сзади за плечи, не давая возможности двинуться, Я удивилась, как крепко держали меня его руки и как высоко над моими глазами сияли его глаза, когда я все же вырвалась и обернулась. Губы Юла тут же коснулись моего виска - но не мимолетно-дружески, а очень интимно - горячие и жаждущие.

Мы чуть ли не бегом ринулись к машине, расталкивая людей, жующих у киоска гамбургеры. В морозном воздухе запах жареного мяса казался очень аппетитным. И почему-то от этой пестрой людской толчеи, от роскошных цветов, обреченных замерзнуть в своих хрустальных целлофановых колпаках, от спортивного марша, грянувшего из стадионных репродукторов, меня охватило несказанное веселье.

Захлопнув дверцы, мы почувствовали себя защищенными от внешнего мира. Крошечный домик с запотевшими стеклами - необитаемый остров. Я увидела в зеркальце свои раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза, а затем - глаза Юла, виноватые и печальные. Он сжал пятерней лоб, поморщившись, как от боли. Затем откинул назад длинные пряди и попросил, глядя прямо перед собой:

- Поехали куда-нибудь.

Мы тронулись куда глаза глядят.

- Почему ты не носишь шапку? - Кажется, я направилась в район Марьиной рощи.

- Не люблю.

- А шарф?

- Нету... У меня вообще многого нет. - Зло добавил он. - Например, возможности покормить тебя хорошим обедом. Я заметил, как ты смотрела на гамбургеры.

- Работа, которую ты нашел, не ладится?

- Наверно, я не умею приспосабливаться. Не научился быть "шестеркой".

- О, ещё вся жизнь впереди! Только надо твердо усвоить, чему стоит учиться, а чему нет. "Шестеркой" тебе, видимо, уже не стать. А вот приспосабливаться жизнь заставит. Выбиться в "генералы" - ведь это и значит - приспособиться, подмять обстоятельства под себя. А ты сильный. - Я усмехнулась, имея ввиду его любовный натиск. Так использовать меня способен далеко не каждый. - Неужели я стала бы катать по Москве с заурядной личностью?

- Спасибо, доктор. Вы умеете вселить оптимизм.

Заметив вывеску нового кафе "Посиделки", я притормозила.

- Скажи, если мы перехватим блинчик за мой счет, ты оставишь попытки соблазнять меня? - Ведь это уже будет квалифицироваться как альфонсизм. Да и мне не хочется покупать твою привязанность. - Я с вызовом посмотрела на него. - Как быть?

Юлий нахмурился и опустил глаза.

- У меня были деньги. Я специально взял. Но потратил.

Он настолько сейчас напоминал провинившегося мальчишку, что я потрепала его затылок и задержала руку - волосы у шеи были мягкими, густыми, теплыми. Юл поймал мою поспешившую сбежать руку и прижал к губам ладонь. У меня захватило дух. Странным образом сочетались в моем спутнике мальчишество и мужественность. Гремучая, убийственная смесь.

- Предупреждаю, я съем очень много. На нервной почве у меня с детства проявляется страшный аппетит. - Сказал Юл, когда мы вошли в кафе.

Гардеробщик любезно принял моего "леопарда" и хиленькую куртку Юла. Я увидела его без верхней одежды и улыбнулась: точно такой свитер, как я одевала на работе! Но изрядно поношенный, со светящимися на локтях проплешинами. Воротничок белой рубашки, выглядывающий из-под круглого выреза, намекал на некую торжественность костюма. Вся его вытянутая, худощавая фигура навевала образы белогвардейской эмиграции, каких-то голубокровных Галицыных и Оболенских, сгинувших в константинопольских трущобах.

В маленьком уютном зальчике, оформленном под сельскую харчевню, было пустынно и тепло. Празднично пахло пирогами, а на деревянной стене висели ходики с кукушкой.

Я заказала бульон и кучу всяких блинчиков - с картошкой и грибами, с кислой капустой, с мясом, ватрушки и пряники.

- Может быть, что-нибудь выпьешь, согреешься? - Предложила я, почувствовав неловкость. - Мое настроение стремительно менялось - из огня да в полымя. От жара оголтелой, дурашливой радости меня бросило в озноб сомнений. Я словно неслась в пропасть, не умея и не желая замедлить падение.

Нам принесли графинчик с "рябиновкой". Юлий налил мне, но я со вздохом остановила рюмку:

- Было бы весьма кстати. Но я за рулем. И не смейся, пожалуйста, - я не из породы лихачей. Никогда не нарушаю и не подкупаю гаишников.

- ты всегда поступаешь, как следует, соблюдаешь правила уличного движения и вообще - Правила. - Значительно добавил Юл, глядя мне в глаза. Ведь что-то происходит, правда? Что-то происходит с нами. И это ты считаешь сплошным нарушением. Нарушением твоих принципов, незыблемых жизненных правил. Испуганная, как затравленный зверек... Пей, товарищ пассажир. Машину поведу я. - Он положил на стол водительские права.

Я одним махом осушила рюмку - "Со свиданьицем, шофер!"

- Вот и молодец. - Юлий покрутил свою нетронутую рюмку. - Я бы, конечно, тоже махнул. Но уважаю твои водительские принципы и чту правило "чужой тачки". Даже если это очень старое "вольво" - рисковать чужой машиной не стоит.

- А рисковать чужой жизнью? - Я снова проглотила обжигающую настойку, торопясь подавить нарастающее беспокойство.

- Мы только этим и занимаемся. Рискуем чужой жизнью фактом самого рождения... И мне сейчас ужасно стыдно, что я - рискую твоей. - Юлий взял меня за руку. - Благополучная, преданная, немного рискованная, но очень сердобольная женщина... - Он рассмотрел мою ладонь. - Теперь она вынуждена нанести рану вот этой самой рукой. Ранить, а может даже - убить. Ведь ты любишь своего мужа - долго и верно. И ты не можешь прогнать меня. Потому что лучше всех знаешь - мне будет очень трудно выжить без тебя... Уж так получилось... Прости, доктор...

- Почему, почему так получилось? - Взмолилась я с пьяненькой слезой. Я никому не хочу причинить боль.

- Не знаю. Есть сюжеты, которые сочиняют какие-то небесные Шекспиры. И мы невольны менять свою роль. - Юлий поднялся и протянул мне руку. - Пошли. Я покатаю тебя по моему маршруту.

Я отдала ему ключи от "Вольво" и сев на правое сиденье, закрыла глаза: будь что будет!