- Это верно, - поддакнул Степаныч. - Однако...
- Чего - однако? - Елка сверкнул глазами, поднял второй кулак, но тут же взял себя в руки. - Все! Кончать пора.
Он сел и выхватил из пачки, лежавшей на столе, лист бумаги.
- Все. Пишу указ, - сказал он сквозь зубы. - Разгоню на фиг, понимаешь.
- Кого? - настороженно спросил Степаныч.
- Совет, вот кого! А заодно и Толковище это. Новые выборы будут. И новый Главный Закон принимать надо. Не то взорвется все, к чертовой матери. Опять в истребление скатимся. Хватит! Наистреблялись уже.
- Не согласятся они, - сказал Степаныч. - Добром не уступят.
- И я не уступлю! - Елка быстро водил пером по бумаге. - Новый Главный Закон напишем, на этот, как его, на референдум вынесем. Пусть жители решают. А заодно они и Совет выберут. Без всяких там Толковищ. Это ещё Консенсус, старый поганец, Толковище придумал. Сходняк, понимаешь, устроить решил. Как в партии, мать ее! Прости меня, Господи... Все! Хватит! Подписываю!
Большая Елка сжал в пальцах перо и размашисто вывел подпись.
* * *
- И вот здесь подпишите. - Бывший Помощник Местного Начальника подвинул Кириллу Рогозину раскрытую папку.
Кирилл, не глядя, подписал документ.
- А что там с этим фондом произошло? - спросил он. - С "Аномалией" этой?
- Да лопнул фонд, Кирилл Петрович, - сказал бывший Помощник, а ныне Главный Исполнитель в городе Лукичевске. - Стандартная ситуация. Вклады пропали. Концов не найти. До чего же все-таки наивны люди!
- И что дальше?
- А что дальше? Я указания дал разобраться. Счета арестованы, как полагается. Только на тех счетах - с гулькин нос. Сам удивился.
Кирилл положил локти на стол, сцепил руки, оперся о них подбородком и сомкнул веки. Ему нестерпимо хотелось сейчас же заснуть и проспать прямо здесь, в кресле, часов пять-шесть. Всю ночь он провел в здании Совета, где под окнами шумная толпа требовала вернуть свои, вложенные в проклятую "Аномалию" деньги. Объяснить разъяренным вкладчикам он ничего не смог, да его никто и не слушал.
- И на кастрюльном волнения, - "обрадовал" его Главный Исполнитель. Денег требуют. Месяц уже без работы сидят. И за прошлый месяц зарплата ещё не пришла... Непонятно, что и сказать народу. Полный развал, Кирилл Петрович.
- Развал... - эхом отозвался Кирилл.
- Да уж. Развал. - Из уст бывшего Помощника прозвучал тяжкий вздох. Развал, извиняюсь, Кирилл Петрович... И не только здесь. Как поглядишь кругом - немного достижений у нас получается. Кроме разве что демократии... Такой вот, извиняюсь, итог.
- И давно вы демократом стали? - не открывая глаз, поинтересовался Кирилл.
- А я, простите, демократом никогда не был. И не претендовал... Это по вашей части... Я - чиновник, - ответил Главный Исполнитель бархатным голосом.
- Радуетесь? - спросил Кирилл устало.
- Чему ж тут радоваться? За народ вот только обидно. Такие, понимаешь, надежды лелеял. А в результате что?
Поддерживать разговор у Кирилла не было сил. Он поднял голову и заставил себя открыть глаза. Бывший Помощник Местного Начальника смотрел на него с сочувствием.
- Пойдите, Кирилл Петрович, выспитесь, - мягко сказал он. - Власти тоже отдых требуется... Помните наш первый разговор? Я ж говорил тогда: власть - штука тонкая. Взять её можно, а вот удержать...
Кирилл ничего не ответил, с усилием встал, оттолкнулся рукой от стола и направился к выходу.
* * *
- Власть... власть, - твердил Большая Елка, стоя у окна и глядя на город, покрытый серым туманом. - Да что ж это за власть такая? Много ль проку с нее?
Столица третий день бурлила. Подписывая свой грозный указ, Елка рассчитывал, что Булатик проявит благоразумие и не станет сопротивляться. Но, похоже, он не на того нарвался. Начальник Верхнего Совета ответил на указ Елки своим указом. Точнее - законом. Согласно принятому на Совете закону президент отстранялся от власти за все свои мерзости, гадости и покусительство на демократию. Новым, временным, президентом Совет назначил Усача. Это было уже слишком.
Елка велел послать милицию, чтобы образумить строптивцев. Но те заперлись во дворце Центральной провинции и отказались его покинуть. Милиция окружила здание, однако на большее не решалась. Ситуация складывалась идиотская. С разных концов города к окруженному Совету стали стягиваться сторонники Булатика и просто обозленные либерзацией жители. Таких оказалось немало.
Партийные начальники, заседавшие в Верхнем Совете, метали в Елку громы и молнии. Они призывали людей выходить на демонстрации и не подчиняться столичным властям. Обстановка стала накаляться. Большая Елка предложил Совету начать переговоры, но переговоры зашли в тупик. Что делать дальше, было неясно.
Потеряв выдержку, Елка велел отключить в Совете воду, электричество и телефонную связь. Но это только ещё больше обозлило засевших там и увеличило число их сторонников. Поняв, что совершил глупость, Елка приказал снова дать воду и свет. Но это уже ничего не меняло.
- Власть... власть... - бормотал Елка, стоя возле окна.
Два года назад он добился этой власти, приехав в тот самый дворец, где сейчас сидели его недруги. Проведя там долгие часы - может быть, лучшие часы в своей жизни, - он победил Миккиных козлов-заговорщиков. Он получил власть, чтобы сдвинуть наконец с места тот воз проблем, вокруг которых Микки ходил год за годом вместе со своей партией. Большая Елка получил эту власть. И эти проблемы - тоже.
За два года он вроде бы сделал много. Во всяком случае, ему так казалось. Он разогнал партию. Правда, разогнал, как выяснилось, на время. Спустя год партийные начальники, оправясь от испуга, снова создали её, хотя уже и не в том виде, что прежде. Демократия это, оказывается, допускала... Может, надо было, к черту, запретить её навсегда за все, что она сотворила? Но Елка, который сам много лет пробыл в партии, не мог на это решиться.
Он начал либерзацию. Может, он начал её не так, как следовало? Но как следовало, никто не знал. Точнее, все советовали, что делать, но все советовали по-разному. А делать что-то было надо. И делать немедленно, потому что ни еды, ни полезных вещей к его приходу уже почти не осталось. Теперь вроде бы всего было в избытке. Но избыток этот не радовал жителей. И не мог радовать, пока они оставались нищими. Порой Елке казалось, что телегу, в которую он впрягся, с места просто не сдвинуть.
Может, он плохо объяснял жителям все тонкости либерзации? Ведь ни о чем подобном они отродясь не слышали. Может, лучше поняв, что он затеял, поняв, что путь будет долгим и трудным, они начали бы учиться жить по-новому, сами начали бы устраивать свою жизнь, а не ждать, когда снова запустят кастрюльные заводы? Но пока получалось, что либерзация вроде как жила сама по себе, а жители - сами по себе.
Может, он мало гонял жуликов, что слетелись на эту самую либерзацию, как мухи на мед? Они-то в отличие от жителей приспособились быстро. Им-то в отличие от жителей ничего объяснять было не надо.
Может, он позволил наплодить кучу лишних чиновников, что, как и прежде, ни хрена не делали и делать не хотели? Да и были-то они в большинстве своем из тех - прежних. Может, в этом он был виноват?..
- Власть... власть... - словно эхом отзываясь на собственный голос, повторял Елка.
Зачастую он уже не мог понять, чего больше в этой, полученной им власти - сладости или горечи. Но и об отказе от неё ни разу не помышлял. Она - власть - стала частью его самого. Вне её он себя представить уже не мог. Громя противников, переставляя с места на место, тасуя, словно колоду карт, своих чиновников, он погружался в нее, как в черный бездонный омут. Она и тяготила его, и притягивала, как гигантский магнит. Порой он уже не различал, чего больше в его жизни - борьбы за когда-то начатое им дело или борьбы за эту треклятую власть. Просто за власть как таковую...
Но сейчас времени на размышления не оставалось. Сейчас в одночасье могло рухнуть, могло развалиться все - и его дело, и его власть.
