С другой стороны, я конечно же благодарил высшие силы за свою свободу, хотя и весьма относительную, и за то, что разум мой сохранен почти без потерь. Почти, потому что я не мог вспомнить ничего из прошлой своей жизни, а для чего-то помнил многие эпизоды сновидений с испытательными полетами. Только на опыт своего существования там я мог теперь опереться.

В данный момент было ясно одно: ждать каких-то внятных объяснений по поводу всего здесь происходящего от этих помещенных за решетку душевнобольных, разум которых светил менее интенсивно, чем лампа в их палате-камере, не было никакого смысла. Почти погасший их разум не то, чтобы слабо светил, он тускло чадил, как отсыревший фитиль допотопной керосиновой лампы. Подобная участь могла ожидать и меня. Необходимо было мобилизовать волю и действовать более решительно.

Рассуждать долго не пришлось, потому что в темной глубине коридора послышались шаги. Я прильнул к стене и так, прижавшись к ней стал продвигаться в противоположную сторону. Но мне не удалось бы ускользнуть незаметным, если бы на пути не попалась пустая ниша в стене, в которую я тотчас неслышно нырнул и затаился, как мышь в норе. Мимо прошел человек в сером халате и колпаке – санитар. Перед собой он катил кушетку на колесиках с очередным грузом – неподвижным телом, накрытым простыней. Следом шел еще один санитар, который нес в руках небольшой узел с какими-то вещами. Они пребрасывались изредка короткими фразами на ходу.

Это был шанс выбраться отсюда. Я направился за ними по пятам на расстоянии метров двадцати, тихо, как призрак. Они наверняка должны были привести меня к выходу.

Процессия шла лабиринтом коридоров, по сложности своей не уступающей кубику рубику, быстро и безошибочно собрать который можно было только четко усвоив алгоритм действий. Санитары шли уверенно, по давно заученному пути. Мне оставалось только удивляться совершенно бессмысленной сложности архитектуры этого гиблого сооружения. Несколько раз пришлось сначала спускаться на один – два пролета вниз по какой-нибудь лестнице, потом блуждать по закоулкам на этаже, и снова спускаться вниз. Два раза они останавливались, чтобы перекурить, а я таился в темноте, затаив дыхание и слушал стук своего сердца, который заглушал голоса санитаров, которые о чем-то тихо преговаривались.

Наконец прибыли до места: очередной и последний спуск по лестнице привел нас в помещение сырое и неоштукатуренное – голый бетон кругом – вероятно это был уже подвал. Это не соответствовало моему плану – выведать путь к выходу наружу. Было ясно, что на кушетке лежал труп, и большая железная дверь, в которую уже ногой бесцеремонно стучал один из санитаров, вела в местный морг.

Я начал пятиться назад к лестнице, что вела обратно наверх, но меня остановил шум на лестнице на расстоянии двух пролетов. Характер доносящихся звуков был таков, что я определил по ним, что сюда, вниз к моргу, спускают еще одну кушетку, а может и две. Я оказался в ловушке.

В это время большая железная дверь открылась после гулко прогремевшего за ней тяжелого засова, отодвинутого прочь. Санитары двинули кушетку-катафалк внутрь, и скрылись во мраке большого помещения, не закрыв за собою двери. За моей спиной все громче звучали шаги и я, повинуясь скорее инстинктивному движению, нежели осознанному выбору, отправился вслед за санитарами.

Я вошел в огромное помещение, напоминавшее заводской цех. Путь был один: вперед вдоль расположенных слева и справа от меня движущихся линий какого-то адского производства. Слева конвейерная линия двигалась медленно навстречу мне, поворачивала налево, и уходила вглубь пространства. Расстояние до этой движущейся ленты было метра три-четыре и было плохо видно какие именно компоненты этого загробного производства транспортируются на конвейере. Освещение здесь было слабоватое для нормального современного производства. Для морга конечно в самый раз. Я приблизился к этой ленте, сам продолжая идти вперед, почти не сбавляя хода, поскольку за мной шли, и не было большой надежды на то, что намерения их в отношении меня окажутся очень уж благодушными. Легкий холодок гулял по спине и заставлял меня быстрее двигаться вперед. Но желание разглядеть поближе то, что переправляется на конвейере было непреодолимым. Я приблизился настолько, что смог удовлетворить свое весьма неуместное в данной ситуации любопытство и так, что дальше предпочел двигаться уже не глядя по сторонам. На ленте конвейера навстречу мне плыли части человеческих тел, причем освежеванных и нещадно препарированных. Я хорошо разглядел распротрошенную грудную клетку и следующую за ней голову с открыти глазами, которая лежала на боку и спокойно смотрела, как казалось, прямо на меня. Вот тут-то я и отвел взгляд. Я пошел быстрее, глядя себе под ноги, и только косвенным взглядом, боковым зрением контролировал происходящее вокруг. Справа тоже двигалась лента конвейера и тоже перемещала по цеху какие то объекты, но я не мог их разглядеть, хотя улавливалось, что многие из них гораздо больше человеческого тела. Туши животных? Но я уже был готов оставить эту тайну неразгаданной, и единственное, что меня интересовало, это возможность своего собственного спасения.

Впереди что-то стрекотало, стучало и лязгало, работал какой-то большой станок, который громадной тенью возвышался на моем пути. Станок не был похож на современный, а представлял собою скорее несусветную пародию на архаичность в механике. Это был сложный и примитивный механизм, напоминающий часовой, но вскрытый, как под скальпелем. Разного рода приводы, шестеренные передачи, рычаги, прочая начинка препарированной полости механизма – жила своей жизнью: двигалась, лязгала и скрежетала. Справа и слева стояли два больших колеса, пока неподвижные, но вот вот готовые двинуться и придать работе всего нелепого механизма осмысленный вектор. На высоте около двух метров от пола была полочка, на которой было установлено нечто, напоминающее электрический стул. Кто то отключил двигатель и безобразный, как внутренности гигандского паука механизм замер. Двое санитаров (если это санитары) усаживали на этот стул тело человека. Оно плохо поддавалось их действиям, совершая странные неуклюжие выверты то ногой, то рукой. Лицо неподвижно и бессмысленно смотрело на меня. Я понял, что это труп. Наконец его усадили и закрепили в вертикальном положении, привинтив запястья разведенных в стороны рук к неподвижной части механизма. Что-то присоединяли за его спиной, прилаживали. Наконец, спрыгнули вниз, закурили и скрылись за станком, который напоминал теперь некий дикий трон, в безумии своего величия превышающий любое больное воображение зашедших далеко средневековых и, вообще. любых прочих маньяков инквизиторов. Фигура, восседающая на адском троне, вообще не оставляла воображению никаких укромных уголков для успокоения. Труп, приоткрыв немного черную щель рта, смотрел упорно на меня раскрытыми глазами и пронзал душу навек своей бессмысленностью и сосредоточенностью.

Я не мог и пошевелиться, тело наливалось холодом, тоже, будто коченело, а воля слабела почти до немощи парализованного. Но там, с другой стороны станка врубили мотор и с равномерным омерзительным гудением большие колеса медленно стали вращаться. Восседающий в кресле затрепетал, весь затрясся как на вибропанели.

Я не помнил, что такое вибропанель, но это слово закрутилось почему-то у меня в голове. «Как на вибропанели». А еще в голове словно разряд электрический дернул, засветилась вывеска: «Жилы тянут».

Как загипнотизированному мне непреодолимо хотелось смотреть на все это, погружаясь в леденящий холод и взгляда не отрывать, но какая-то теплая волна из души вдруг меня отогрела в один миг. Внутренний, неслышный приказ заставил двинуться на ватных ногах в сторону работающей как прежде конвейерной линии, той что справа. Оказавшить совсем близко я увидел, что предметы, которые перемещаются на ленте этого конвейера более чем странные. Это были вовсе даже и не компоненты этого загробного производства а … – я наверное уже начал сходить с ума – музыкальные инструменты. В основном это были барабаны разных размеров и конфигураций, а так же бубны и цимбалы. Изготовлены они были, как видно, грубым кустарным способом. Рабочая часть обтянута грубой кожей, явно свежевыделанной. Двигались на довольно большом расстоянии одно от другого. Видно фабрика не торопилась завалить своей эксклюзивной продукцией прилавки музыкальных магазинов. Здесь видно качеству отдавали предпочтение, а не количеству.