- Да, - сказала покладистая Ципора. - Женщине лучше об этом не знать.
- Выходит, на полном скаку мы навалим в Рафиях через четыре часа. Поспеем к обеду, и это очень плохо, Кузюня. Это может сорвать все наши планы. Механик-водитель, конечно, жрет, и это его священное право. А пожрав, будет пить кофе и тянуть резину пока не лопнет. Срочная служба... Но считай, что уболтали. Теперь дежурный офицер. Где его искать? Притырился у солдатки-давалки и гоняет сиесту. Ну и пусть гоняет.
* * *
- Все будет о'кей, Птичка! - заверил Мотька супругу и, поднимая пыль дымовой завесой, развернулся против земляной насыпи - рампы танкодрома в Рафияхе. Колеса не подвели, а уж я не сломаюсь - не пацан.
Теперь он катил платформу под прямым углом к брустверу. Без направляющего так угадать надо, чтобы просвет рампы не превышал полутора метров. Там "сандали" разгрузочные сбросить, цепи крепежа отпустить, ратчеры в ящик грузника спрятать, а то забудешь по запарке, и внимательно осмотреться. Нет ни души на танкодроме. Жрут и кейфуют бронетанковые силы.
- Кейфуйте! - не возражает Мотька, и с грузника, перекосоебившись и, конечно же, ногами вперед в водительский люк - шмыг.
В темной дыре копчиком обо что-то - хуяк! Пропадлючие танки Советов! Монголоиды!
Потерпи, Мотенька. Потерпи. Перемелится - мука будет...
Теперь разберись, что к чему. Как Марьян говорит: "Поимей мозгов на голове".
Тумблер, правый крайний на панели, вверх - ап!
Замкнулась цепь электроподачи. Заиграли стрелки-часики.
Рычаг коробки скоростей в нейтралку - бенц!
Кнопку стартера утопить - взыт! Захрюкал, закашлялся Товарищ! Загудел.
Теперь, Моти, пройдись от конца разумных действий к истокам и проверь все. Чтоб не было "фашлы".
Проверили.
Так.
Сцепление выжать. Заднюю скорость врубить. Стояночный тормоз ослабить и без газа, Мотя. Только без газа.
Ориентир у тебя - выхлопная труба твоего тягача. Кулисы не трогай. Они тебя не трогают, и ты их не трогай.
Давай, Мотька. Пошел!
Почуял Мотька, как попятился "тиран", как коромыслом болтнуло на скосе платформы, на линии центра тяжести, и труба исчезла в глубине синего неба, вернулась и вновь исчезла, и Мотьке показалось, что вот он валится в синюю воду бассейна без всплеска и брызг. До дна.
"Пушку, блядь, не отвернул в сторону", - вспомнил Мотька и облился вонючим мандражным потом.
Танк заглох, но остро, до удушья испарялась солярка. Сгорю! - подумал Мотька, нащупал и выключил тумблер электроподачи и пополз из люка в синее небо. В космос!
- Мехабэ-э-эль! - услышал Мотька налитый бешенством крик. - Слезай, скотина! Ты арестован!
С пятиметровой высоты стоящего раком танка Мотька увидел влажный глянец лысины, черный распял рта и две пары обоюдоострых мечей на светло-зеленых полевых погонах.
Бригадный генерал - точно определил Мотька и взмахнул руками, теряя равновесие.
- Осторожно! - сказал генерал спокойно. - Спускайся осторожно. Не сюда ногу... Так... Не торопись...
Мотька полз вниз по гладкому крылу брызговика.
Я спускаюсь в тюрьму! - понял он. - В тюрьму и позор...
- Водитель? - спросил генерал и показал рукой на трейлер.
- Да.
- Из Кастины?
- Да.
- Твой командир Милу?
- Да.
- Полковник Милу?
- Полковник Милу, - подтвердил Мотька.
- Фамилие?
- Полковник Милу Гилад.
- Твое фамилие, дурак!
- Мордехай Бреслер.
- Ты арестован, Мордехай Бреслер, - сказал генерал.
И добавил:
- Ты уже хорошо арестован. Иди за мной.
- Командир! - сказал Мотька.
- Да.
- Я смогу позвонить?
- В Кастину сообщат, - заверил генерал.
- Я должен позвонить домой.
- Н-на! - сказал генерал и, не поворачиваясь, показал Мотьке поверх погона средний палец.
Мотька молча проглотил обиду. Топал, загребая ботинками серую пудру танкодрома, стараясь попасть в глубокие ямки следов генерала. Подходили к штабным баракам.
- Рахель! - крикнул генерал. - Рахе-ель!
Возникла Рахель. Тощая девчонка-солдатка с сифоном и стаканом в руках.
- Молодец, - похвалил генерал и дважды опорожнил стакан с газировкой.
Мотька шаркнул сухим языком по сухим губам.
Солдатка, похожая на Ципору, посмотрела на Мотьку. Потом не генерала.
- Н-на! - показал палец генерал и забрал у Рахели сифон. - Вызови мне офицера техслужбы, а этого, - он показал на Мотьку, - держи в кабинете и глаз не спускай. Я скоро вернусь.
- Что ты натворил? - спросила Рахель.
- А-а... - сказал Мотька и махнул рукой. - Все пропало...
Рахель достала из холодильника пластмассовый кувшин.
- Пей, - сказала солдатка и покосилась на дверь. - Пей скорее.
"Так бы поступила моя Ципи, - подумал Мотька. - Именно так. Почему чахи не любят худых девчонок? Они добрее толстух".
- М-да, - сказал бригадный генерал. - Понятно... Иди-ка ты, Рахель, погуляй. Иди, иди... У нас будет мужской разговор. И поищи офицера техслужбы.
Генерал прошел в глубь кабинета, и Мотька только сейчас заметил на хлопчатобумажке полевой формы белесые подпалины соли. Такая же форма и точно такие же подпалины были и у него, у всех водителей батальона, у танкистов и у ребят из мотопехоты на маневрах в Бир эль Тмаде.
Вцепился Мотька в подпалины эти, как в спасенье свое, и не отпускал.
Генерал болтал по телефону, и Мотьке было безразлично, о чем он там треплется. За спиной генерала висела карта Святой Земли.
"От Нила до белесых подпалин соли на рубахах полевой формы, - подумал Мотька. Так говорил полковник Милу и так научили его думать за шесть лет в батальоне. - Там, куда вы привезли танк, граница закрыта".
Мотька почувствовал, что падает глубоко вниз, в ту глубину, в которую не позволял себе спускаться много-много лет. Из самого детства увидел матушку, пожираемую саркомой, огромные карие глаза на узком бледном лице и высоко взбитые подушки. Мать читала запоем романы, курила свернутую в газету махорку и выхаркивала в поллитровую банку с водой смарагдовые островки мокроты.
Бедная мама... Как она хотела, чтобы я читал романы...
- Мотя, - говорила мама. - Покажи дневник.
- Вот, мама, - говорил я и плакал. Так было легче. Мама листала дневник, и ее трясло, как в ознобе.
- Шнур! - говорила мама тихо. - Неси, сволочь, шнур от утюга.
Я опускал шлейки матросского костюмчика и ложился поперек кровати.
Мама хотела, чтобы я стал человеком. Очень хотела...
Но боль не проходила, и силы иссякали, и шнур уже не хлестал, а елозил, и мама обнимала меня крепко, до визга, и протезы зубов иногда выпадали...
- Мотя, - плакала мама. - Ты должен учиться. Ты не должен брать пример с отца. Я не допущу, чтобы ты стал шоферюгой...
Охуительная была мама. Пророчица!
- Эй! - сказал генерал. - Ты где? Тебе кондиционер не мешает? Скажи... Я выключу.
Мотька выплыл из любви покойницы матушки.
- Не надо меня подъебывать, командир, - сказал Мотька.
- Молчать, - крикнул генерал. - Тебе лучше помолчать!
- Я устал, - сказал Мотька. - Почему я должен слушать тебя стоя?
- Садись, - сказал генерал и указал на диван. - Мне все равно.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты уже сидишь, и я позабочусь, чтоб ты сидел долго.
- Нет, - сказал Моти. - Ты не должен этого делать.
- Заткнись.
- Ты не должен так поступать.
- Ты угробил боевую машину.
- Я, - признал Мотька. - Но еврею нельзя так поступать.
- Хохмолог, - сказал генерал. - Гой пристрелил бы тебя на месте. У танка. И я думаю, что поступил бы правильно.
- Четыре месяца назад я женился.
- Это не мое дело.
- Не берут евреи на войну женатого в первый год до рождения первенца.
- Не волнуйся, - успокоил генерал. - Ты пойдешь не на войну.
Моти почувствовал запах карболки и шерсти драных одеял военной тюрьмы. В кабинет вошел подполковник в комбинезоне из термостойкой ткани.
