Помнится, во время моего последнего визита в Москву Алекс заметил: "Соня стала относиться к нашей связи слишком серьезно". Видя, в каком она горе, я обещал напомнить о ней Алексу, как только его увижу. Она слегка улыбнулась, кивнула и ушла так же внезапно, как и появилась.

Я сразу же позвонил в Лондон, но был вечер пятницы, и дежурного на телефоне не оказалось. Тогда я позвонил своей жене и попросил ее вылететь в Вену утренним рейсом. Поскольку связника у меня не было, я подумал, что в случае необходимости можно передать информацию в Лондон через нее.

На следующий день, когда мы с ней мирно сидели на освещенной осенним солнцем террасе гостиницы, мне вдруг захотелось собрать вещи и улететь с ней домой, в Англию. Я никогда не говорил ей о своей работе - и никогда не был так близок к тому, чтобы обо всем рассказать. Я мог бы попросить ее взять с собой в Лондон одно письмо. Она никогда бы не узнала его содержания, да и адрес на конверте ничего бы ей не сказал. Но она была сильно простужена и сказала, что Эндрю тоже нездоров, и я решил не взваливать на нее чужую ношу. Впрочем, даже если бы она и опустила письмо в почтовый ящик в Лондоне, мне все равно пришлось бы ждать ответа в Вене, где за мной уже следили русские агенты. Я с горечью вспомнил, как Алекс спрашивал меня в Париже, остаться ему или нет, а я тогда ответил, что решать ему самому.

Теперь была моя очередь принимать решение - рассчитывать ни на кого не приходилось. Ничто не вынуждало меня возвращаться в Будапешт, не поступило никаких приказов - я должен был действовать так как считал правильным.

Это воскресенье не стало для меня днем мира и отдыха: я был настолько взвинчен, что совсем потерял аппетит и старался только сохранять внешнее спокойствие и веселость в присутствии Шейлы, которая пересекла полЕвропы, чтобы повидаться со мной. Пока мы гуляли с ней по Кернтнерштрассе, мне казалось, что мысли буквально стучат в моей голове - я даже был удивлен, что она их не слышит.

В понедельник Шейла улетела в Англию. Пора было принимать решение. Я не хотел ехать в Будапешт - инстинкт подсказывал мне, что следует остаться, но неумолимая логика диктовала другое: если я не появлюсь на своей первой частной выставке, это сильно повредит моей коммерческой репутации, только благодаря которой я и могу попасть в Советский Союз, чтобы выручить Алекса.

Подъезжая к границе, я много раз готов был повернуть назад, но, переехав ее, оставил все колебания позади и быстро покатил в Будапешт. Именно в этот день, когда я мчался по залитой солнечным светом дороге, они и арестовали Алекса.

Первым, кого я увидел в гостинице "Дуна", был Амбрус. Он встретил меня очень тепло и, прежде чем я успел поставить на пол чемоданы, предложил поехать в гости к своим дедушке и бабушке, которые жили на одном из тихих и живописных дунайских островов. "Они будут рады с вами познакомиться", заверил Амбрус.

Мне не улыбалась мысль о посещениях тихих островов: я сказал, что все будет зависеть от графика моих деловых встреч. Однако Амбрус знал, что на следующий день никаких встреч у меня не предвиделось, и предложил поехать в десять утра. Я согласился: "Очень хорошо - значит, в десять". Рано утром я позвонил знакомому бизнесмену - ив десять часов мог в полном соответствии с действительностью сказать Амбрусу, что у меня появились дела и поездку придется отложить.

В два часа дня я вернулся в гостиницу и, снова наткнувшись на Амбруса, пригласил его пообедать со мной.

- Есть одно очень хорошее место, где можно пообедать: у паромной станции, - предложил он. - А потом мы поедем к моим дедушке с бабушкой.

- Отлично, так и сделаем, - ответил я. - Правда, не знаю, будет ли у меня время поехать в гости к вашим дедушке и бабушке. Мы решим это после обеда.

Я посадил его в свою машину. В безлюдном месте за городом он показал мне на узкую, спускающуюся к реке дорогу, сквозь деревья был виден какой-то старый дом - и никакого парома. Я затормозил, сказав, что на этих ухабах можно повредить машину. Амбрус вышел и принялся кричать что-то по-венгерски. На мой вопрос, к кому обращены эти крики, ответил, что зовет паромщика. Вскоре из-за деревьев появился какой-то старик. Между ним и Амбрусом завязалась беседа, а я тем временем развер нул машину в сторону главной дороги. Когда Амбрус подошел ко мне, я заявил, что мы потеряли слишком много времени и лучше пообедать в городе.

И вот наступает пятница второго ноября. Весь день я с моими водителями привожу в порядок автопоезд, который стоит в парке Варошлигет. Мы планируем открыть выставку в пять часов и начать ее с приема, который будет происходить в павильоне, неподалеку от стоящего среди деревьев автопоезда. Угощение должен организовать главный администратор гостиницы "Дуна" - я же завершаю последние приготовления в автопоезде, стремясь добиться, чтобы все там было безупречно.

Прием удается на славу. Длинные столы уставлены аппетитными закусками, спиртное течет рекой. Присутствует много представителей венгерских предприятий.

Венгры - большие любители выпить. Я вожу их к автопоезду группами по два-три человека, а затем мы возвращаемся к столу. Произносится множество тостов и комплиментов. Время еще раннее - около семи часов, - как вдруг, словно по команде, венгры начинают расходиться, и вскоре у заставленных бутылками столов остаемся только мы с Амбрусом.

Когда мы спускаемся по ступенькам павильона, небо уже темнеет. Царит полная тишина. Ощущение опасности, которое я испытывал с того момента, как впервые увидел Амбруса, резко обостряется.

Менее чем в ста ярдах от себя я вижу стоящий среди деревьев автопоезд и знаю, что не доберусь до него.

Но все это уже в прошлом. А сейчас мой самолет идет на посадку в Нортхолте.

Кругом множество дружеских лиц, однако самое главное еще впереди. И наконец, на исходе этого удивительного дня, оно наступает - самое-самое главное.

Я дома.