- Господи, сколько грязи, - жаловалась Марта, сметая веником в совок еще не растаявший снег.
- Пусть балуются, - благодушно сказал Штепутат. - Что им еще делать?
Он вышел с Германом и Хайнрихом за порог посмотреть, что еще будет вытворять в Йокенен новогодний "козел".
Это и на самом деле оказалось последним развлечением только что начавшегося года. Через два дня Буби Хельмих получил повестку со словами "Хайль Гитлер" и штампом со свастикой, приглашавшую его приехать 9 января за казенный счет в Бартенштайн. В пехотный полк народного ополчения номер такой-то. Фрау Хельмих примчалась к Штепутату и стала жаловаться, что Буби еще ребенок, что ему всего шестнадцать лет. Но это было явным преуменьшением, если учесть, что Буби еще позапрошлым летом лежал с Венкшей в высокой траве за парком. Кто способен на это, может и воевать за Германию!
В тот же день получил свою повестку и Микотайт и позвонил Штепутату. Штепутат уговаривал его ходатайствовать об освобождении, но Микотайт и слышать об этом не хотел. Долг есть долг! Кроме того, здесь опять Блонски, который сможет позаботиться о поместье. И как это получается, что не берут Блонского? Они, наверное, думают, что он все еще торчит на Украине.
Микотайт тоже не знал, почему младшему по возрасту Блонскому можно оставаться в Йокенен, в то время как ему в январе 1945 года опять приходится брать в руки винтовку. Но не стоит об этом думать. Приказ есть приказ.
Да, рекрутский набор проникал в последние закоулки. Народное ополчение - хотя от него было больше шуму, чем толку - обрушилось на утонувшую в снегу Восточную Пруссию, пыталось спасти, что еще можно было спасти. В Йокенен призыв Микотайта привел к удивительным последствиям. Трактирщик Виткун лежал с высокой температурой - ангина или что-то вроде - в постели, пил целыми кувшинами чай с ромашкой и бузиной и никак не выздоравливал. Дядя Франц раздумывал, не нужно ли поехать в Ресель навестить своих католиков. Кого нет дома, тому почта не может доставить служебные письма. Только скотина удержала его от этой поездки. Свиньи, куры, лошади, коровы - тетя Хедвиг одна с этим не справится, а Ядзя, верная полька Ядзя, и так спрашивает чаще, чем нужно, правда ли, что война скоро кончится.
Штепутат тоже не исключал приглашения в Бартенштайн. То, что оно так и не пришло, он приписывал своей должности. В серьезные времена общине нужна голова, которая поддерживает спокойствие, не допускает паники.
Народное ополчение лишило Микотайта возможности участвовать в традиционной облаве на 750 гектарах земли поместья Йокенен. Лесник Вин, как и во все предыдущие годы, устраивал ее в первые дни января. Опять появлялись бриджи и ботфорты, кареты и коляски. Трудно было только с загонщиками. В Йокенен уже было недостаточно мужчин, чтобы длинной цепью от Ленцкайма до Викерау перегородить зайцам и лисицам все поле. Тут Блонскому пришла в голову мысль привлечь для облавы старших школьников. В результате и Петеру Ашмонайту - Германа сочли еще маленьким - было разрешено гонять зайцев по снежному полю. За так. Просто за удовольствие и за горячий суп после охоты, за возможность увидеть кувыркание зайцев на обледенелом снегу и совсем близко услышать улюлюканье охотников.
Пока был жив майор, январские облавы в Йокенен были событием. В январе 1945-го этот праздник превратился в скромное представление. Отсутствовали крупные имена. От Лендорфов из Штайнорта не было никого. Старого, тучного Бретшнайдера с трудом уговорили сесть в карету. А где Денхофштедтеры? Даже ландрат не приехал. Блонски пригласил старшего лейтенанта расквартированных саксонцев, но получил от этого человека, любящего животных, отказ. Он из Дрездена, города искусств - там зайцев не убивают - только едят.
Блонски принимал охотников в йокенском замке... Однако стоп, надо сначала рассказать, как прошла охота. Первый "котел" устроили на мариентальской границе. Стрелки встали под дубами шоссе в ожидании, что им пригонят загонщики. В центре котла была йокенская мельница, не работавшая в этот день из-за отсутствия ветра. Загонщики шли по направлению к мельнице с востока.
"Ату! Ату!"
Петер шел рядом с волынским немцем Зарканом. Ему явно было интересно. Он размахивал своей дубинкой, время от времени взбивал ею снег, иногда швырял ее вперед, увидев черное пятно, которое казалось ему похожим на зайца, но вблизи оказывалось всего лишь камнем или наполовину занесенным пучком травы. Первый заяц, которого они подняли, и не подумал бежать по направлению к стрелкам. С продувной заячьей хитростью он понесся на старого Заркана, сделал прямо перед ним крюк и между Петером и Зарканом вырвался из котла. Петер бросил ему вдогонку палку, но заяц уже улепетывал через мариентальский крестьянский луг. Скрылся из виду. Другие зайцы, вспугнутые ими, оказались не такими сообразительными. Они некоторое время носились без всякой цели внутри котла, а потом пускались в спокойном, но опасном направлении, описывали большую дугу вокруг страшной йокенской мельницы и попадали прямо под ружье старого Бретшнайдера, сидевшего в теплых меховых сапогах на вкопанном в снег стуле и твердой рукой и надежным глазом целившегося направо и налево. Стрельба была как на маневрах.
Петер иногда засматривался на спектакль, устраиваемый каким-нибудь умным зайцем, который просто останавливался, садился посреди котла на задние лапы и осматривался, оценивая обстановку. Осторожно бежал к мельнице, протискивался через приотворенную дверь, садился на порог, скрывался среди составленных в ряд мешков с зерном, набивал живот рожью и пшеницей и выжидал, когда у старого Бретшнайдера начнут мерзнуть ноги. Если бы Петер был зайцем, он бы тоже так сделал!
У мельницы загонщики остановились. Теперь поле принадлежало собакам, собиравшим мертвых зайцев. Некоторым зайцам пришлось помогать. Долгоухие, в общем-то уже убитые, вдруг снова собирались с силами, отбегали метров на сорок, делали последний неуверенный скачок в сторону, пока не падали окончательно и свора приканчивала их. Они лежали, красиво сложенные в одну линию в шоссейном кювете, и медленно застывали. С минуты на минуту из-за угла должен был появиться со своей телегой кучер Боровски и забрать добычу.
