Маленькая бледная женщина после прогулки в санях сидела, завернутая в покрывала, на террасе и смотрела на сверкающую елку.

И опять пришел Дед Мороз. Конечно, Герман давно знал, что это не Дед Мороз, а Шубгилла, зарабатывающий таким образом несколько марок. И его родители знали, что он знает. Но все-таки что за Рождество без Деда Мороза? Штепутат тщательно завесил все окна, прежде чем зажигать огни. "О, елочка" была его любимая Рождественская песня, не такая религиозная как другие. От песни "Ночь тиха" у Марты покатились слезы. Почему она вдруг заплакала? С ней никогда этого не было на Рождество. Мазур Хайнрих сидел молча в углу даже не подпевал - и вертел свою холодную трубку. Раньше он на Рождество обычно уезжал в свои мазурские края, но на этот раз Штепутат его отговорил. Это слишком близко к границе. И вообще не стоит в такие времена разъезжать по железной дороге. Когда перед домом вдруг послышались тяжелые шаги, когда постучали в окно, потом снова раздались шаги, открылась дверь, кто-то загремел в прихожей, Герману пришла в голову страшная мысль, что это не Шубгилла, а человек из леса со своим автоматом.

Несмотря на краснощекую маску, Шубгиллу легко было узнать, например, по тяжелой походке и по рукам, высохшим рукам дорожного обходчика. Начались обычные формальности: "Хорошо себя вел?", "Можешь прочитать стихотворение?" - "Я пришел из-за леса в родные края". - "Эй, Дед Мороз, не хочешь ли рюмочку?" (Это была Марта.) Конечно, он хотел! Он выпил стопку медовой водки прямо через маску. Развязать мешок. Марте передник (больше Дед Мороз ничего не мог придумать), Штепутату подтяжки и рукавицы, мыло для бритья для Хайнриха. Зато Герман был удивлен по-настоящему. То, чего он страстно и безуспешно желал из года в год, в Рождество 1944 года стояло на столе: деревянная пушка со стволом длиной ровно тридцать сантиметров. Такая пушка может через всю комнату обстреливать деревяшками вражеские патрули и населенные пункты. Экипажный мастер в Дренгфурте делал такие по пятнадцать марок за штуку - удивительно, что в это время еще делали игрушечные пушки для детей. Герман проверил ее на дальность стрельбы, забросал тяжелыми снарядами пол, произвел страшные опустошения среди пехоты, окопавшейся под елкой. Пока не вмешалась Марта, заявив, что шум сражения нарушает Рождественский мир.

Поздно вечером пришли и саксонцы. Они устроили в деревенском трактире складчину с обилием пунша. Не удивительно, что они вернулись через выгон домой весьма навеселе. А у Штепутата продолжили праздновать. Штепутат уже в который раз открывал лаз в подполье, ложился на живот и одну за другой выуживал из своего винного погреба запылившиеся бутылки смородиновой настойки. Один саксонец, подмастерье Хайнрих и Штепутат дошли до того, что уселись в ночь перед Рождеством играть в скат, что в Йокенен считалось почти неприличным.

Тот, кто пьет, угодит на тот свет,

А тот, кто не пьет, полетит ему вслед!

- орал Хайнрих каждый раз, прежде чем опорожнить свой стакан. Ничего не достанется мазурам. Хайнрих проиграл в скат все деньги, которые собирался положить в копилки на Рождество своим мазурским племянникам и племянницам. Ничего, через год опять Рождество!

В то время как саксонцы и мазур Хайнрих шумели все громче, Петер праздновал самое удивительное Рождество своей жизни. Никогда еще мать не приносила столько, сколько в это военное Рождество 1944 года. Пакеты с леденцами, рисом и мукой, даже изюм из далекой Греции. Мешок грецких орехов, а к нему щипцы-щелкунчик из Рудных гор в мундире "долговязого гвардейца" времен прусского "солдатского короля". Себе шелковые чулки, которые она примерила в Рождественский вечер, натянув на крепкие, мускулистые ноги, чтобы повертеться и потянуться перед зеркалом. Тем временем Петер гонял по каменному полу кухни жестяной "тигр" и сыпал искрами из его поворачивающейся пушки. Потом он до поздней ночи занимался грецкими орехами, ел их вместе с изюмом.

- Что, мы уже выиграли войну? - спросила слепая бабушка, ощупывая своими костлявыми руками Рождественское изобилие на кухонном столе.

- Ты еще не пела ни одной Рождественской песни, бабушка, - сказала мать Петера.

Старая женщина легла в свою кровать и спела полностью и подряд все песни от "Ночь тиха" до "Каждый год опять".

Когда мать тоже пошла спать, Петер потихоньку подобрался к начатой бутылке лимонного ликера, стоявшей в кухонном шкафу. Напиток был сладкий и крепкий. И после него так хорошо спалось.

Утро первого дня Рождества началось с обычной беготни детей. Посмотреть подарки. Сравнить елки. У кого самая большая? На какой больше всего золотого дождя? Саксонцы расчищали на льду место для катка. Когда дядя Франц, как всегда в этот самый христианский из всех праздников, уезжал в Ресель, доильщик Август в одиночестве уже вырисовывал на льду свои восьмерки и пируэты.

После обеда Герман зашел за подарками, которые Дед Мороз оставил для него у дяди Франца и тети Хедвиг. Эти подарки всегда были особенно богатыми. В Рождество 1944 года дяде Францу пришлось даже помогать ему нести вещи домой. Так получилось, что дядя Франц как раз к послеобеденному кофе оказался в гостиной Штепутата и сказал: "Вот и последнее Рождество в Йокенен".

Он сказал это без всякого стеснения, хотя здесь были и Герман и мазур Хайнрих. Слышала это и Марта, входившая в комнату с кофе.

- На фронте спокойно, - заметил Штепутат.

- Но что-то там заваривается.

(Такие пессимистические мысли дядя Франц всегда привозил из Реселя от своих католиков.)

- Мы должны пройти через все, так или иначе, - геройски сказал Штепутат. - Старому Фрицу двести лет назад было еще хуже.

- Но женщин и детей надо бы отправить в безопасное место, - предложил дядя Франц. - Просто отправить их в рейх.

Штепутат и сам уже не раз обдумывал это в бессонные ночи. Но ясно было, что ничего не выйдет. Начальство это запрещает. Никто не должен покидать свой пост. Кто сбегает, наносит фронту удар в спину, сомневается в способности фюрера отстоять Восточную Пруссию. Да и куда послать женщин и детей? Родственники в рейхе были у очень немногих. И уже везде было плохо. В эту зиму 1944-45 года безопасных мест больше не было. Штепутат считал своим долгом показывать хороший пример. Что подумали бы о нем йокенцы, если бы он отправил Марту с Германом в рейх? Это противоречило его понятию порядочности. Что бы ни случилось, они все вместе должны оставаться здесь.