- Они сбрасывают в лес боеприпасы и продовольствие, - сказал мазур Хайнрих.
Работники поместья торопились выбраться из леса до темноты, а ночью леса принадлежали другим. Лесник Вин завел себе вторую собаку и итальянский карабин.
- Я не дам, чтобы мне вспороли брюхо, - смеялся он, хотя на самом деле ему было не до смеха.
Кучер Боровски каждый день уговаривал маленькую бледную женщину прекратить выезжать. В последнее время говорят столько всякого! Но маленькая бледная женщина настаивала на своем. Ей нужны ежедневные поездки в санях, простор и тишина убранных полей, вид до зубчика елок на горизонте.
"Нас как-нибудь прикончат", - в отчаянии бормотал Боровски. Он старался устроить так, чтобы избегать опасных мест. Никакими силами не удавалось заставить его поехать к болоту, да и полевой сарай и песчаная дорога к Воверише на опушке леса нагоняли на него страх. Гораздо спокойнее было ехать по открытой проселочной дороге, идущей к усадьбе. Или к мельнице. И, конечно, проехать немного по шоссе на Дренгфурт. Но шоссе казалось маленькой бледной женщине недостаточно безлюдным. Нет, она не могла переносить, чтобы на нее смотрели проезжающие мимо беженцы с границы, солдаты в белых маскировочных халатах. Больше всего ей хотелось бы оставить дома и кучера, чтобы побыть одной, поплакать одной.
На самом деле никого в те дни не убили. Не было моря крови, проливаемого партизанами среди гражданского населения. Да это были и не настоящие партизаны, а просто беглые пленные, которые еще осенью рассчитывали на приход Красной Армии, а сейчас были застигнуты врасплох зимой. Начавшиеся морозы выгоняли их из лесов. Как-то вечером трое пришли на стоящий особняком хутор Эльзы Беренд. Они распахнули дверь кухни, один с автоматом. Забрали с кухонного стола два куска сала, копченую колбасу и каравай хлеба, прихватили старые рукавицы крестьянина Беренда. Запихнули все это в мешок, который сами принесли с собой. Пока двое укладывали, человек с автоматом сидел на табуретке возле двери и разговаривал по-русски с кошкой, подставляя ей рукав, по которому она карабкалась ему на плечо и потом спрыгивала на кафельные плитки.
- Война капут! - сказал он, смеясь, когда они уходили.
Не было ни единого выстрела. Эльза быстро, на все задвижки, заперла за непрошеными гостями дверь. Некоторое время все было тихо, потом все-таки раздался выстрел. Короткая очередь из автомата изрешетила не вовремя разлаявшуюся дворовую собаку.
Налет на запасы Эльзы Беренд вызвал настоящие военные действия. Начальник штурмового отряда в Дренгфурте Нойман (это была его последняя большая операция) выгнал всех мужчин округи на облаву. Цепь загонщиков с дубинками, охотничьими ружьями и револьверами растянулась по лесу, выгнала из трясины дикого кабана и перепугала несколько косуль, пустившихся отчаянными прыжками наутек. Не нашли ни одной серой шинели, пропала и колбаса Эльзы Беренд. Единственной добычей охотников стала куча листьев под деревом, в которой, возможно, спал кто-нибудь, спасаясь от холода. Нойман отправил в Растенбург донесение: болото и Вольфсхагенский лес прочесаны. Подозрительных лиц не обнаружено! Это успокаивало. Это придавало начинающим задумываться людям уверенность. Когда пять дней спустя тетя Хедвиг зашла в свой курятник и увидела, что ночью трем курицам свернули шею, дядя Франц даже не стал сообщать о случившемся. Опять заварится большое дело и придется целый день ходить по болоту. И все из-за каких-то трех куриц!
А слухам не было конца. На перегоне за Норденбургом ночью расшатали шпалы. Омет, эту маленькую речку севернее Йокенен, отравили, и рыбу из нее нельзя есть. В Восточной Пруссии становилось невесело. Йокенский трактир все лето был увешан пестрыми рекламными щитами сигарет "Экштайн" и "Юно", а сейчас в нем осталась только тень "подслушивающего врага", да еще крался по всей стране угольный саботажник. Шоссейный обходчик Шубгилла разговаривал в Энгельштайне с одним старшим офицером: предательство, везде предательство! В оцепленном лесу Мауэрвальд южнее Ангербурга каждый день разъезжают тяжело нагруженные военные машины.
- Чудо-оружие, - сказал Шубгилла, слышавший об этом от человека из организации "Тодт".
На острове Упальтен на озере Мауэрзее, где росли вековые деревья и стоял летний замок семейства Лендорф, установили орудие, которое должно было спасти Германию.
Утешительные слухи. В мире было полно чудес и чудо-оружия. Каждый вечер люди ложились спать в ожидании чуда наутро. Тем временем по белградскому радио меланхолически пели о Лили Марлен. А в кино в Дренгфурте показывали фильм "Золотой город".
На фронте было тихо. И в стране было тихо. Поверх первого снега выпал второй. Пруд замерз окончательно, и работники поместья начали вырезать глыбы льда и возить в погреб. Не было повозок беженцев на Ангербургском шоссе. Не было ревущей скотины на полях. Глубокая тишина. Мир был настолько полным, что некоторые беженцы вернулись к границе. Провести Рождество дома! Посмотреть, не протекла ли от осенних дождей крыша сарая. Как взошли озимые? Да нельзя же и хозяйство бросить. О курах нужно позаботиться и о свиньях, отвести на случку кобыл и телок, даже если никто не знает, кто будет помогать животным произвести на свет потомство. На праздники, как и каждый год, резали свиней, пекли пряники с сиропом из сахарной свеклы. А что принесет Дед Мороз 1944 года? Все шло своим чередом, как всегда. Адольфка в эту раннюю, спокойную зиму не бросил Восточную Пруссию на произвол судьбы. По льду озера Швенцайтзее, как всегда зимой, носились буера. Начались первые облавы на зайцев и лисиц - в них участвовало больше военных, чем обычно это были тыловые офицеры. Шубгилла ездил по долгу службы на военное кладбище Йегерхе возле Ангербурга. Домой он привез новость, что армия спустила воду Гольдапского озера, так что лед обвалился. Красная Армия теперь не сможет перейти по льду.
Герман и Петер лежали на пруду, сосали кусочки льда, выбитые коньками. Они наблюдали за русским разведчиком, который с черепашьей скоростью полз по ясно-голубому зимнему небу Восточной Пруссии, фотографировал Дренгфурт и Бартен, а между ними и маленький Йокенен. Может быть, уже сегодня где-то в русском генеральном штабе окажется воздушный снимок йокенского пруда и на нем две черные точки на льду: Герман Штепутат и Петер Ашмонайт.
