К комментариям обозревателя Ханса Фриче все сильнее и сильнее примешивался монотонный свист русского глушителя. "Вперед, в общую могилу!" - кричал далекий голос над фронтами, в то время как Ханс Фриче продолжал утверждать, что у фюрера еще далеко не истрачен весь порох. Готово новое, грозное оружие, которое заставит врагов трепетать.

После того как рухнула группа войск "Центр", с карты Штепутата исчезли красные флажки. В концертах по заявкам на Немецком радио милитаристический тон сменился меланхолическим. Прошли времена, когда дрожали замшелые кости. Прошла по восточно-прусским деревням и Лили Марлен. Неожиданно прославился волынский город Луцк - отпускники привезли в Йокенен пародию на популярную в то время грустную песню:

Все, что было, проходит и приходит назад

Только что вошли в Харьков, и вот мы в Луцке опять.

О летящих на Англию гордых машинах больше почти не пели, а песня про Хайна Мука с побережья звучала уже не так бодро, после того как от Гамбурга остались груды развалин. Даже старая песня о боевом товарище все чаще стала восприниматься как некролог тем, кто уже не встанет. И наконец:

Шинель стала серой от пыли

У серых уставших солдат.

Все серое! Серая земля, особенно если смотреть на нее изнутри. А подводные лодки застряли у Мадагаскара с чумой на борту. Кто мог знать, что мы уже давно были поражены чумой? Что мы плыли на обреченном, погибающем судне? Многие еще старательно гребли навстречу ветру против всего мира, в то время как в собственных домах вода становилась отравой.

Людям без гражданства, проживавшим в Германском рейхе, указом фюрера была предоставлена честь отбывания их воинской повинности в рядах немецкой армии. Восточные рабочие были в приказном порядке возведены в достоинство людей. Германский рейх великодушно сравнял их с немецкими рабочими. Эльзе Беренд разрешалось есть за одним столом со своими поляками, даже спать с ними, если бы она хотела. Но она не хотела. Ей больше было не нужно. Она победила.

Коричневые рубашки появились в Йокенен еще раз, когда жена дорожного обходчика Шубгиллы после рождения десятого ребенка получила крест Матери-героини. Районный секретарь Краузе и начальник штурмового отряда Нойман прибыли в партийной форме, а с ними женщина, которую еще никто в Йокенен не видел: руководительница отделения Национал-Социалистического Женского Союза по округу Растенбург. Делать было нечего, пришлось и Штепутату напялить коричневую форму (впрочем, в последний раз) и принять участие в торжестве. Так как у Шубгиллы помещение было тесное и скудное и, кроме того, кругом ползали, плакали или резвились его многочисленные дети, Краузе перенес празднование в более подобающую обстановку школы. И вот она сидела, десятикратная мать, в черном с головы до ног, как на похоронах. Крест болтался на ее груди. Женщина из Национал-социалистического союза говорила волнующие слова. Всегда можно что-то состряпать, если намешать Мать, Любовь, много Германии, немного Фюрера, Верность, Исполнение Долга. Не удивительно, что жена Шубгиллы ревела в свой торжественный день.

Прошло всего две недели, как однажды ночью прибежал Шубгилла и стал стучать в окно Штепутата. Маленькому Бертольду плохо, нужно вызывать врача, старого санитарного советника Витке из Дренгфурта. Если он не приедет как можно быстрее, маленький Бертольд задохнется. За шоссейным обходчиком прибежала его старшая дочь, начала плакать под дверью Штепутата, и все это в середине ночи. Герман не спал и слышал каждое слово. Слышал, как Штепутат набирал телефонный номер. Сказал всего несколько слов. Дверь захлопнулась. Шоссейный обходчик Шубгилла в сопровождении плачущей дочери тяжелыми шагами спускался по дорожке.

Герман пытался заснуть, но не мог, он все думал, как маленький Бертольд, которому было всего четыре месяца, не может вдохнуть достаточно воздуха. Герман уснул только под утро, так что Марте пришлось его будить, и сразу заметил, что что-то не в порядке. На кухне в кресле сидела Марковша и странно взглянула на вошедшего Германа. Марта намазала масло на хлеб, посыпала солью, подвинула Герману через стол.

- Ангелочки забрали маленького Бертольда на небо, - сказала она.

Вот, значит, как. Старый санитарный советник явился недостаточно быстро. Герман откусил кусок хлеба и попытался представить себе, как ангелочки с Бертольдом исчезли в облаках. Кому нехватает воздуха, попадает на небо!

- Производитель-то еще жив, - сказала, сложив руки, Марковша.

Упорно держался слух, что в смерти маленького Бертольда повинна не дифтерия, а старая цыганка. Пару недель назад она прошла по деревне в своих деревянных башмаках и длинной черной юбке, под которой без труда можно было прятать мертвых кур, украденные огурцы и выпрошенные куски сала. Перед домом Шубгиллы она остановилась, заглянула в стоявшую под деревом колыбель и улыбнулась маленькому Бертольду своим высохшим беззубым ртом. А ведь известно, что цыгане вообще не могут смеяться. Во всяком случае, в Йокенен. У них дурной глаз. Они крадут детей, особенно беловолосых и голубоглазых. Цыганки йокенские дети боялись больше, чем полевой ведьмы или Деда Мороза. Нельзя, чтобы цыгане заглядывали в хлев: от этого дохнет скотина. Ясно, что маленький Бертольд умер из-за того, что в его колыбель заглянула цыганка.

Но цыганка не знала, что ангелочки взяли маленького Бертольда на небо. Несколько недель спустя она, ничего не подозревая, вновь объявилась в Йокенен. На свое несчастье, почти во время обеда, когда по дороге громыхали ехавшие с поля упряжки. Она удивилась, когда повозки внезапно остановились и ее окружили работники поместья со своими кнутами.

- Беги, черная ведьма! - закричал один. Когда цыганка схватила свои деревянные башмаки и побежала по булыжнику босиком, на ее спину посыпались удары кнутов, выбивая дурной глаз из старых заплат. Спасения не было, конюхи бежали быстрее, кнуты свистели со всех сторон.

Около шлюза она упала. Из-под юбки выкатился кусок сала и мешочек жевательного табака. Она поспешно собрала свою добычу и опять бросилась бежать. Когда цыганка поравнялась со школой, там была перемена. Дети облепили забор и смотрели, как цыганку гнали из деревни. Теперь Йокенен окончательно избавили от дурного глаза.