Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Нужно их подпускать поближе, не стрелять слишком рано.

- Многие пьяны, бегут под наш огонь без всякого прикрытия!

- Некоторые без оружия, ждут, чтобы взять винтовки убитых!

- Да и голодные они, бедняги русские!

- О раненых не заботятся, те кричат всю ночь, пока мы их не успокоим очередью из пулемета.

- Бегут по снегу волна за волной. Не успеешь оглянуться, снег уже покрыт черными пятнами. Некоторые еще дергаются.

Герман слушал эти рассказы, разинув рот. Было ясно, что в России скоро не останется людей. Когда-то война должна кончиться, ведь на востоке не найдется столько черных пятен, чтобы покрыть бесконечные белые просторы.

В сообщениях с запада такого кровопролития не было. Зато западные отпускники больше знали. Среди них ходили слухи о новом оружии, вторжениях, неизлечимых болезнях фюрера, они передавали слова знаменитых генералов, стойко удерживавших какие-то позиции. Только доильщик Август, отпускник в черной форме, ограничивался многозначительной улыбкой, никогда не говорил о своих боевых заданиях, все время бродил один по полям, стрелял из пистолета по консервным банкам и каждый раз по прошествии двух недель отпуска на родину отбывал в неизвестном направлении.

Удивительно, но никто не приезжал в отпуск с юга. Йокенские солдаты больше годились для утопающей в слякоти или заметенной снегом России, никто не прислал в Йокенен открытки с южных берегов Италии, даже толстый учитель Клозе попал после подготовки в Россию. И уже не осталось никаких шансов для Йокенен дать бойца для Африки. Потому что Африка пала! Но все это мало что значило: Африка, южная Италия, Атлантический вал. Для Восточной Пруссии было важно, что происходило в бескрайних просторах восточнее Мемеля. Штепутат ежедневно прикладывал свой сантиметр к карте России и пересчитывал снятые мерки в километры. С удовлетворением отмечал, что между красными флажками линии фронта и Йокенен еще оставалась территория шире, чем весь великогерманский рейх. Немецкие армии были гораздо дальше в глубине России, чем в течение всей большой войны четырнадцатого-восемнадцатого года. Но в этот раз все и шло быстрее - и победы, и потери.

Герман весь ушел в изучение орденов и медалей, которые приносили домой отпускники. Расспрашивал о подвигах, которые нужно было совершить, чтобы заслужить это бренчащее серебро. За этот орден нужно было подбить в болоте танк Т-34, а этот кружок металла был получен за опасный прорыв в ударной группе, из которого вернулась обратно только половина. К медали "За зимнюю кампанию на Востоке" добавился Крымский орден в виде щита "В память о героических боях за Крым". За защиту кубанского плацдарма фюрер учредил "Кубанский щит", а крестьянин Беренд, вышедший с несколькими царапинами и легкими ранениями через рукав Демянского котла, носил Демянский щит "В память о многомесячной героической защите стратегического района Демянск от значительно численно превосходящего противника".

Подошло время резать свинью у Штепутата. Бедной животине ничего не давали есть еще накануне, чтобы Марте не пришлось выскребать из кишок слишком много дерьма. Рано поутру через замерзший пруд пришел мясник Ламперт, со страшным скрежетом точил свои длинные ножи, следил, чтобы Марта приготовила достаточно кипятка. Свиное корыто стояло рядом с дверью сарая. Марта таскала на двор ведра и миски для сбора крови, а Герман, как только появился Ламперт со своим ножом, убежал из дома. Он спрятался за заснеженными кустами у пруда в ожидании первого визга, чтобы тут же заткнуть пальцами уши. И все это называлось убойный праздник. Ламперт покрутил свои усы и привязал беспокоящейся свинье к левой задней ноге веревку. Открыл дверь сарая. Свинья не хотела выходить, и не удивительно - в такой холод. Ламперту пришлось помочь ей дубинкой. Он крепко держал веревку в руке, чтобы свинья, чего доброго, не миновала дороги в коптильню Штепутата, вырвавшись в открытое поле. Как только свинья оказалась в снегу, начался тот убийственный визг, из-за которого так трудно забивать свиней в незаконное время. В Йокенен было невозможно зарезать свинью, чтобы не услышала вся деревня.

У корыта Ламперт отдал веревку Штепутату. Сам он взял топор, обошел один раз слева, потом справа, выбирая удобную позицию. Потом оглушающий удар обухом, в то время как Штепутат рывком сбил свинью с ног. Она еще визжала, когда Ламперт приставил острый нож под левую переднюю ногу и воткнул. Раздался булькающий звук, струей хлынула кровь, свинья лежала на боку и судорожно дрыгала ногами. Снег окрасился кровью. Марта, ожидавшая возле двери дома, подбежала с тазом и поварешкой, чтобы собрать красную жидкость для кровяной колбасы. Она мешала сначала поварешкой, потом рукой. Ламперт качал передней ногой убитого животного, и с каждым его движением в таз Марты выплескивалась струя крови. Потом они перетащили животное в свиное корыто. Марта понесла кровь в кухню, а навстречу ей мазур Хайнрих нес полные ведра кипятка. Хайнрих вылил бурлящую воду на лежащую в корыте свинью. Ламперт и Штепутат схватились за скребки сдирать щетину со свиной кожи, пока Хайнрих продолжал носить воду. Когда свинью переворачивали, горячая, смешанная с кровью, вода выплеснулась через край корыта, оставив в снегу широкий красный след. Ламперт проделал в задних ногах дырки и протянул через них веревку. Потом подняли свинью на приставленную к стене дома лестницу. Ободранная туша, истекая кровью, повисла на январском морозе. Наступил момент, когда Марта должна была выйти с бутылкой шнапса. Так уж было заведено в Йокенен, что, когда свинья висит, нужно выпить. Ламперт принял стопку, еще одну, покрутил усы и взрезал свинье живот.

В тот момент, когда внутренности сыпались в снег, подъехал на велосипеде жандарм Кальвайт из Дренгфурта. По делу незаконного убоя скота. Но у Штепутата все было в полном порядке. Три центнера весила свинья, может, немного меньше, а свинью в три центнера каждому йокенскому хозяйству разрешается забивать ежегодно, не вступая в конфликт с законом. Кальвайт прислонил свой велосипед к стене дома, тоже выпил стопку и остановился перед свиньей.

51
{"b":"46285","o":1}