- А мы правда едем в Берлин? - спросил Герман.
- Если сестра сказала, значит едем в Берлин, ясное дело, - ответил Петер.
- Ты в тот раз видел фильм о Берлине? "Двое в городе", или что-то вроде этого?
Петер точно не помнил, но Герман уже предавался картинам по-летнему ясного, теплого Берлина. Тогда его больше всего поразила езда на трамвае. Как трамвай плыл по мостам, выныривал из тоннелей, бросался в море домов, разворачивался на кольце. А за стеклами смеющиеся люди. Это был Берлин.
Какой там трамвай! Поезд остановился в лесу. Как выяснилось, людям дали возможность справить нужду среди чахлых сосен. Ну, по нужде, конечно, нужно всем!
Метрах в ста от полотна Петер нашел обвалившийся стрелковый окоп, помятую стальную каску... но ни одного скелета.
- Здесь-то сражались отчаянно, - заявил Герман и стал скрести ботинками песок, пока не наткнулся на пустые патронные гильзы.
Петер поднес одну гильзу к губам и дунул. Звук получился похожий на гудок паровоза. Все, подхватив штаны, понеслись из кустов, чтобы не отстать от поезда, поезда на Берлин. Маленьких детей с голыми задами тащили на руках. Прямо в вагон. Герман и Петер висели на двери вагона и смеялись.
Когда действительно двинулись дальше, когда поезд, не торопясь, пополз по бранденбургским пустошам, все поражались нагромождению среди сосен бесполезного железного лома. Разбитые зенитки, сгоревшие танки, огромная куча белой жести, может быть, останки самолета. Среди них воткнутые в песок деревянные кресты.
Не было только никаких признаков Берлина.
- От Берлина ничего не осталось, нас туда не пустят, - сказала майорша.
К полудню опять начал чувствоваться голод.
- Не нужно было есть все сразу, - сказал Петер.
Стало хуже, чем было: желудок, который утром побаловали белым хлебом, теперь сильнее восставал против возобновившейся пустоты. У матери Петера больше ничего не было - кончились и запасы, оставшиеся после старой Вовериши.
Хорошо, что поезд часто останавливался. Герман и Петер выпрыгивали из вагона, рыскали среди путей, осматривали откосы. Они нашли пустой товарный вагон, в котором когда-то возили зерно. На грязном полу нашлось несколько зерен. Мальчики старательно выскребли их из мусора и сунули в рот.
- А как можно было наесться на полях у нас в Йокенен! - мечтательно воскликнул Герман.
- И зерна были не такие грязные, - ворчал Петер.
Под черной смолистой шпалой Герман нашел желтую картофелину, промерзшую насквозь. Герман сел на кучу щебня и вгрызся в нее, как в яблоко. Мерзлая картошка оказалась удивительно вкусная, сладкая, как какой-нибудь южный фрукт. Судорожно проглотив картошку, Герман встал, чтобы побежать следом за Петером. Вдруг рельсы стали изгибаться в его глазах, деревья вдоль полотна переломились, вагоны расплылись, облака стали черного цвета, и небо потемнело. Чувствовалась страшная усталость. Герман опустился на твердую щебенку, не испытывая никакой боли, камень казался ему мягкой подушкой. Так, с лицом, повернутым к земле, его нашел Петер.
- Ты что там копаешься рылом в дерьме? - смеялся Петер, тряся Германа.
Но Герман продолжал таращиться в землю.
- Ты! Они сейчас уедут!
Петер сел рядом, стал уговаривать Германа, будить его. Ничего не помогало, и Петеру пришлось пойти за матерью. Вдвоем они донесли его до поезда, задвинули в вагон, как когда-то задвигали старую Воверишу, положили на старое место в углу. Подождем. Очнется.
- Эй, вставай! - сказал Петер. - Едем по Берлину, а ты тут дрыхнешь!
Он тряс Германа, пока тот не проснулся. Герман потер глаза. Тошнило и раскалывалась голова. Было темно.
- Это Берлин?
- Говорят же тебе, - сказал Петер. - Мы уже час как едем по городу.
Поезд шел дико медленно, как будто по бесконечным строительным площадкам и наскоро наведенным мостам. Через равномерные промежутки сквозь щели вагона падал свет тусклых станционных фонарей. Герман собрался с силами, сел и стал через узкую щель смотреть в темноту ночи.
Берлин. В небо вздымаются уцелевшие стены домов, через оконные проемы светятся звезды - печные трубы, ничем не поддерживаемые, торчат среди развалин, как пни засохших деревьев. Глубоко внизу свет из подвального окна, заваленного горой обломков. Перекресток без людей, но с аккуратно сложенными в штабель кирпичами на тротуаре.
- Смотри, вон идет трамвай, - сказал Петер.
Действительно, прямо под ними через поле развалин шел трамвай, освещенный и даже прилично заполненный.
- Первый трамвай в моей жизни, - пробормотал Герман.
- В Кенигсберге тоже были, - заметил Петер.
- Но я еще не был в Кенигсберге.
- Трамвай идет быстрее, чем наш тихоход, - возмутился Петер.
На самом деле, трамвай догнал товарный поезд, обогнал его и задержался только на следующей остановке.
Километры и километры развалин. И где только живут люди?
- А здорово здесь намолотили, - заявил Петер.
Герман молчал. Неужели так выглядит вся Германия - бедная Германия?
- Если мы останемся в Берлине, будет фигово, - продолжал Петер. - Среди этих камней ничего съестного не найдешь.
В противоположном углу вагона кто-то рассказывал о своих родственниках, живших в Берлине, в районе Фронау. Нужно будет к ним зайти.
Неожиданно возник вокзал, практически полностью сохранившийся и хорошо освещенный. К противоположной стороне платформы подошел трамвай. Полон прилично одетых людей, смотревших на их товарняк так, как будто это прибыл груз диких зверей из далекой Азии.
- Пожалуйста, сто метров вперед... потом направо... Увидите надпись "Временное убежище", спуститесь вниз.
- Мы туда надолго? - осведомился кто-то из поезда.
- Только на эту ночь, - ответил железнодорожный служащий. - Утром поезд пойдет дальше. Дальше на запад или в Тюрингию.
Но сначала нужно было попасть в это убежище. Перед ним стояла очередь длиной не меньше, чем от йокенского трактира до мельницы. Регистрация. Две девушки у входа записывали фамилии.
Герман втиснулся в очередь, встал перед какой-то незнакомой женщиной.
- А ты чей, мальчик? - спросила она.
- Я один, - сказал Герман. - Моих родителей здесь нет. Их забрали на работу в Россию.
