- Голодной куме одно на уме, - морщил лоб Рыженков. - Там, наверху, виднее, где вам служить. Как Пересветов мыслит?
Пересветов, продолжая тереть мелким песком железное стремя, высказал уже продуманное за время кавалерийской службы:
- Главное для кавалериста - преодолеть страх перед лошадью. Даже добронравная лошадь может испортиться, если не подавлять ее. Почувствует она неуверенность всадника - и все. Животное сильное, намного сильнее своего хозяина. Зверь! А зверь всегда остается зверем, от него чего хочешь можно ожидать.
- Уже теплее, - весело сказал Рыженков, - вот оно, образование-то... Только длинно и вбок немного. А я скажу проще, но в лоб, без кривотолков: характер. Характер нужен! Все! Продолжим чистку. Драить, драить стремена так, чтобы у мухи глаз лопнул - до блеска!
Прав был насчет характера Рыженков - в этом Пересветов вскоре убедился. Когда эскадрон более или менее подтянулся к уровню боевой единицы, его подняли по тревоге и бросили в учебно-боевой поход.
Полк шел сперва по осенним скошенным полям, потом начались возвышенности и кое-где радостный для глаза северянина лес. За переход покрывали километров по восемьдесят, и они гнули кавалеристов к земле крепко. На берегу Сенгилеевского озера - очень большого, синяя вода которого с низким морским гулом лизала голый желтый берег, Пересветов ощутил вдруг полную свободу и легкость езды и острое удовольствие от этого. "А ведь я стал настоящим конником", - радостно подумал он.
...Солнце пригревало уже ощутимо, и стало сильней клонить в сон. "Сейчас немцы прилетят", - подумал Пересветов, оглядываясь в поисках подручного маскировочного материала и видя на сыроватом с прозеленью дне балки лишь детски-наивный голубой цвет вероники да белые зонтики купыря. Потянуло дымком и борщом.
Вдруг издали послышалось утробное завывание авиационных моторов: немецких моторов, это уже кавалеристы знали - наши гудели иначе и ровней.
- Воздух! - разноголосо командовали дневальные в балке. Халдеев деловито щелкнул затвором. Вой на западе нарастал.
- Хейнкели, двенадцать штук! - выкрикнул нервно Отнякин, разворачиваются над рощей - пошло-поехало!
Лошади захрапели, одна из них почти села, натягивая повод. Земля под ногами Пересветова как бы провалилась, и тут же его толкнуло вверх. С обрыва посыпались комки, и только после этого донеслись тугие разрывы. Удерживая лошадей. Пересветов несколько отошел от обрывистого края к середине балки и увидел самолеты, с воем делающие виражи над степью. Роща - та самая, приютившая в прошлом году студенческую экспедицию, - вся была в пляске разрывов.
Пересветов боялся только одного - не управиться с лошадьми. Может обезуметь от страха, оборвать повод. Убегут - трибунала не миновать.
Конь - чуткое животное, он улавливает все оттенки состояния человека: трусить, терять самообладание нельзя ни на секунду. Храпя и выкатывая глаза лошади все же оставались на месте, не несли. На лбу Пересветова выступил пот.
Разрывы в роще прекратились, но один самолет, отколовшись от группы, повернул прямо к балке.
- Воздух! - завопил Отнякин.
Халдеев поднял из окопа ствол своей снайперской, пытаясь поймать в зрачок прицела переваливающийся из ровного полета в пике бомбардировщик с растопыренными, как лапы, колесами устаревшего, неубирающегося шасси.
- Брось, - крикнул Отнякин, - демаскируешь!
Раздался дикий вой - пилот включил сирену. От самолета отделился черный предмет, раздаваясь в окружности, понесся к земле и ударился о землю в полусотне шагов от кавалеристов; отскочил и, ломая кусты, покатился на дно балки, где лег на зеленой травке. С изумлением все увидели, что это не бомба, а железное тракторное колесо - заднее, с шипами-шпорами.
Повезло.
Халдеев выпалил обойму бронебойно-зажигательных, с черно-красными головками, но все зря: самолет улетел туда, откуда прилетел.
- Кончен бой, перекур, - сказал, подходя, командир взвода Табацкий, отирая платком потное лицо и доставая кисет и стопочку газетной бумаги.
Напряжение сразу спало. - А странно, - Пересветов огладил успокоившихся коней, - только что была такая опасность, а сейчас будто и нет никакой войны, солнышко светит. Привыкает человек ко всему...
- Что это? - Табацкий указал на небольшое вздутие на ноге пересветовской кобылы.
Андриан пожал плечами.
- Так нельзя, - Табацкий оживился, - за лошадью надо смотреть. Глаз да глаз. Особенно за кобылами - у них организм понежней. Ведь лошадь в принципе устроена так же, как и человек...
Комвзвода извлек из полевой сумки пинцет, ватный тампон и бутылочку с йодом. Быстро и ловко обмял нарыв, обнажил, сняв коросту, его головку, выпустил гной...
- Здорово, - вырвалось у Пересветова, - кобыла не шелохнулась даже, а она у меня строптивая.
- Так, милый-дорогой, это же мой хлеб... Я ветеринарный техникум кончил, плюс десять лет практики. Лечить лошадей - умею, а ездить - так-сяк. В школе мне в первый день сказали: "Без шенкелей на конную подготовку не ходить". Я спросил, где их взять. "Хоть на складе получайте". Ну, я и поперся на склад. Складские оборжались с меня: шенкель-то, говорят, это внутренняя часть ноги от колена, так сколько вам надо, килограмм или два?
Возвысилась голова Отнякина над бруствером:
- Товарищ младший лейтенант, а можно нескромный вопрос?
Табацкий кивнул.
- Да нет, я не об вас. Вот Пересветов возомнил, выпендривается. Отец профессор, асфальт-Арбат, экспедиции, понимаешь, разногласия... Вот спросите его, пусть расскажет, что за книжечку хитрую он в переметной суме возит нет чтобы товарищу дать... А то раскурить бы ее!
- Зачем тебе, - с досадой сказал Андриан, - эта книга не на современном русском языке, а на древнем.
- А что это? - заинтересованно спросил Табацкий. - Я и сам взял на фронт учебник - по специальности, конечно. Не все же время боевой Устав кавалерии зубрить!
- Да "Слово о Полку Игореве", академическое издание тридцать четвертого года. Я ведь учился на историческом. А экспедиции... Представляете, мы находились в том самом районе, откуда русское войско начало свой бросок к морю восемь веков назад. Игорево войско пряталось в дубравах...
