Мысль Пересветова скользнула в недавнее довоенное прошлое и остановилась на одном разговоре с крупными последствиями. "Если б не этот разговор ранней весной сорок первого года, не быть мне сейчас здесь", - размышлял Андриан...

Ранней весной сорок первого, когда в московских водосточных трубах обвально ухает лед, пугая старушек, а девушки на улицах начинают улыбаться неизвестно чему, в чинной профессорской квартире неожиданно разразился скандал. Дом, в котором квартира помещалась, был построен в начале века, имел майоликовый фриз, выступающие за линию фасада "фонари" и помещался в тихом месте близ Арбата. И вот в этой представительной квартире - с гравюрами на сложные мифологические сюжеты, с обязательным пианино, с книгами в темных с золотом переплетах, со стопкой сухих пороховой сухостью березовых дров около колонки в ванной комнате, с зеленым, как лужайка, письменным столом, с чернильницей в форме массивных стеклянных кубов, накрытых модными остроконечными шлемами, с раскрытым шахматным журналом на партии "Атакинский против Диффендарова", - в такой солидной и тихой квартире вспыхнула дикая семейная ссора. Странно, что вспыхнула она на пустом, можно сказать, месте.

Началось с того, что за ужином первокурсник Пересветов неожиданно выпалил:

- Мы, знаешь, изучили твой вариант маршрута Игорева войска в походе 1185 года и пришли к выводу, что он противоречит историческим сведениям.

Брови у Пересветова-второго поползли вверх:

- Хм, забавно. Позволь узнать, кто это "мы"?

- Мы все, кружковцы. Члены кружка "Древняя Русь".

- А, тот, что сколотил неудачник доцент Пасынков, благополучно проваливший свою докторскую диссертацию?

- Причем тут диссертация Пасынкова? Мы сами ищем истину...

- Сильно, сильно. Сами с усами. Но ведь нужны веские научные аргументы, опровергающие мою теорию, - налегаю на слово "научные", заметил профессор.

- И мы их нашли! - сказал задиристый студент. - Мировые аргументы!

Профессор откинулся на спинку стула.

- Крайне, крайне любопытно, - внимательно вглядываясь в сына, желчно процедил он, - извольте изложить кратко и внятно суть ваших возражений. И прошу без вузовского жаргона! Говорите на языке дефиниций исторической науки.

- Пожалуйста! Я тогда тоже перехожу на "вы". В своей книге вы утверждаете, что "Слово", будучи скорее всего песнью, то есть поэтическим произведением, не может являться историческим документом. Ведь верно?

Профессор уже был облачен в блестящую шелковую стеганую пижаму и рвался к разбору шахматной партии. Вообще где-то в придонных слоях души он хранил неловкость - как-никак, его теория разрушала концепцию отца, "старого" Пересветова, Пересветова-первого!

- Совершенно верно. "Слово" переполнено аллегориями, символами, тропами это документ скорее эмоциональный... Летопись - более точный источник, хотя следует признать - и тут бывают ошибки. В "Слове" же полно исторических вольностей...

- Вот здесь, - нетерпеливо перебил сын, - мы расходимся во мнениях. Мы проверили названные в "Слове" события: имена князей, их деяния, битвы - все сходится. Выходит, что названные в "Слове" географические ориентиры - те, что определяют район последней битвы с половцами, верны. Дон, понимаете ли, Дон и море должны быть обязательно вблизи, а не за двести километров, не за тридевять земель. Вы, отец, впали в логическую нелепицу, - въедливо продолжал младший Пересветов.

- Частный эпизод, по-вашему - пограничная обычная стычка, а результат-то какой - неисчислимые беды ослабленной Руси. Как же так: местный случай, а половцы поднимают голову, опустошают русские земли, а? Неувязка! Тут нет истины! Профессор нервно зашевелился на стуле. Пытаясь не выйти из себя, заговорил:

- Я внимательно вас выслушал, и первый пункт ваших возражений мне ясен. Можете продолжать. Отвечаю: я не игнорирую указания "Слова" о близости моря. Я объясняю этот факт. Дело в том, что в древности на Руси крупные озера довольно часто называли и морями. Например, около Славянска есть озеро, кстати, соленое.

- Но в том, вашем районе близ Донца нет больших озер!

- вскричал младший Пересветов. - Славянское соленое озеро маленькое - его нет даже на карте области. Это не море! Море тогда, когда берега не видно!

- С вами невозможно разговаривать, - резко сказал профессор, и по лицу его пошли красные пятна, - я вас не перебивал и выслушал до конца. Прошу выслушать и меня. Да, там нет озер, как Ильмень или Ладога, или хотя бы Нево - "море тинное". Но дело происходило весной. Во время половодья даже небольшие речки разливаются на километры. В степном краю широкая полоса воды сливается на горизонте с плоским берегом и возникает иллюзия морского простора. Могу предъявить многие фотографии разлива весенних вод, сделанные недавно по моей просьбе в тех краях - это настоящее море! Теперь о Доне. Упоминаемый в "Слове" и летописях Дон есть не что иное, как Северский Донец. Так в старину иногда называли эту реку. Все объяснилось, как видите. Может быть, есть вопросы? - сухо, официально закончил свою речь профессор, словно разговаривал не с родным сыном, а с отпетым незачетником.

- Есть вопросы. Есть!

Младший Пересветов извлек из кармана серенького пиджачка записную книжку и, раскрыв ее, продолжал:

- Читаем в старой "Гидрографии южных русских рек" - половодье в бассейне С.Донца начинается в конце марта, иногда и раньше, реже в начале апреля, причем держится не более полутора - двух недель, после чего восстанавливается меженный уровень вод. Весенний подъем вод Донца относительно невелик, колеблется в пределах между 1 - 2,5 сажени". Если учесть еще разницу между юлианским и григорианским календарями, то поход Игоря закончился в середине мая месяца. Откуда же в это время могли взяться "разливы весенних вод", равные почти морям?

- Ерунда! - взорвался профессор. - Ерунда! Мы не знаем, когда началось половодье в 1185 году, не знаем, когда закончилось. Год на год не приходится, как говорят в народе. Не исключено, что весна была тогда затяжной. Многие погодные аномалии зафиксированы в летописях тех веков. Впрочем, вы не способны и это отвергать!

Сидела на кухне приходящая домработница тетя Проня, шумно пила чай с сахаром внакладку, словно профессорша какая, со здоровым интересом прислушивалась к голосам, глухо и возбужденно гудевшим в столовой, и недоумевала: