– Оне отсутствуют, – как-то даже подобострастно доложил банник. – У соседей ошиваются. А вы случайно не Судейный Приставала, он жа господин Грамотей.

– Он самый, – ответил Недоучка, – и вовсе не случайный.

– Значица, чигой-то сурьёзное? – вытянулся во фрунт анчутка.

– Ты, вот что, – Грамотей присел на коротенькую лавочку у столба с большим медным рукомойником. – Придуриваться прекращай, заканчивай из себя амбарного времён крепостного права строить, а пригласи-ка девицу ко мне на разговор.

– Кого, Фырку? – глупо спросил анчутка.

– Если так зовут, то её, – вздохнул Грамотей и глянул на банника столь строго, что тот забыл свою боязнь покидать территорию вокруг бани и отправился в соседний дом, к Вороне.

А Фырка заспешила в соседний дом потому, что почувствовала изменения, заспешила сразу же, как умчалась стрекозой от реки. Но была задержана тёмно-синим вороном. Вначале-то она приняла птицу за очередной синеватый булыжник, кои вдруг слишком часто стали попадаться на глаза, но нет, чёрный клюв щёлкнул едва слышно и хрипло спросил:

– А в своё ли дело ты лезешь, чёртова мелочь?

– Уж не в твоё! – нагло по обыкновению ответила Фырка, у самой же спина напряглась страхом и лопатки стали такими острыми, что вот-вот проткнут кожу.

– Там у реки ты уже нырнула в полынью, – заметил ворон. – И лёд неотвратимо затягивает её. Ты превысила свои полномочия и сама это знаешь.

– Тебя не спросила! – дурея от страхов предчувствия, завопила чертовка.

– А меня и не надо, – ударил багровым веком ворон. – Спрос-то с тебя будет. – Ворон поднялся над яблонями и начал медленно кружиться.

– За спрос денег не берут! – жалко нахамила Фырка, ставшая маленькой, меньше анчутки. И знать от такой малости вывалила: – Дура я, да. Но кто поймёт сердце девичье…, – Ворон смахнул крылом народившуюся слезу сочувствия и спросил: – Может помочь чем?

– Передай Свириду на Вострый конец, где я нынче обретаюсь, – попросила Фырка.

Стремительной дугой синяя птица ушла ввысь, врезавшись в небольшую тучку, словно специально для этого возникшую в небе. И очень быстро тучку унёс ветер.

В доме у Вронской Фырка застала небольшой праздник. Златоокий пришёл в полное сознание и самостоятельно держался на ногах. Необходимость в этом была недолгая и Марья Михална с Медовой усадили его за стол, завтракать. Ведь это чистая психология – коли сел за стол, значит, выздоравливает. Фырка пробралась за печку и принялась наблюдать.

А златоокий улыбнулся. Ах, и ох, что это была за улыбка! О такой говорила, ещё не избитая напрочь лютой жизнью, Анна Ахматова: «Улыбнулся, полуласково, полулениво поцелуем руки коснулся – и загадочных, древних ликов на меня поглядели очи…» А чуть раньше, выше по столбику, она понимала: «Я только вздрогнула: этот может меня приручить». О, русские женщины жаркие телом! Они в большинстве не знавшие поэзии, знали это – «приручить». Их вывод, куда проще ахматовского «пусть камнем надгробным ляжет на жизни моей любовь», но суть всё та же – бабья смерть.

Фырка за печкой обрадовалась и даже заплясала нечто вроде «камаринского», но странный холод сковал её ноги, и она шлёпнулась на попу. А и непонятно, ведь сидит она за печкой с треснувшими изразцами, а в печи огонь, не очень жаркий огонь, тот, что от сырости, но всё же… Уже и иней у ног Фырки. Изморозь. Фырка и валенки споренько сваляла, беленькие, с красной каёмочкой. Не очень помогло. Присмотрев шерстяной плат, висевший на спинке стула, чертовка, как ей казалось, незаметно, стащила его и только завернувшись в три витка, перестала дрожать.

Добираясь до соседского дома, а для анчутки это была серьёзная дорога, банник оглянулся на дом Медовой и увидел какую-то мышку с шестицветным, но кошачьим хвостом. Этим хвостом животинка чертила искрящийся пунктир округ строения. Хорошо сие или плохо, анчутка не знал, но понял, что знакомый мир может измениться до неузнаваемости. Он оглядел дом Вороны, вздохнул и полез на крышу.

В печи, что-то зашумело и под окрик Вронской – «кышь, нечистая сила!» – прямо к ногам Фырки вывалился подкопчённый банник. «Ты дурак, что ли?» – изумилась чертовка. – В растопленную печь-то лазить?!» Анчутка обмахнулся драной рукавицей-верхонкой и зашептал: «Тама этаво тебя спрашивают. Господин Грамотей Недоучка на разговор зовёт». Холод тут же вернулся и навалился на Фырку огромной ледяной глыбой.

Предчувствие не обмануло.

Апричин встал перед воротами и с интересом разглядывал следы сажи. «Странно пишут номера здешние хозяева», – подумал он и, не найдя звонка и шнурка для колокольчика, постучал в ворота. В ответ – тишина и Ястреб толкнул калитку. Калитка распахнулась.

Грамотею не понравился вошедший в сад человек, совершенно явно обладавший мощным чутьём. Оно полыхало вокруг мужчины на пару саженей и полыхало столь огненной дугой, что Грамотей решил скрыться за банькой, ибо человек с таким чутьём мог учуять ведьмака.

Ворон, на лету уточняя навигацию и координаты, добрался до мансарды Свирида. «Хамит излишне», – добавила птица, изложив просьбу и указав местопребывание Фырки. «Да, уж…,» – согласился околоточный аблакат, отблагодарил ворона самоплодящейся семечкой и крепко задумался. Об юридическом праве на чёртов гребень. И решил, что он в праве воспользоваться гребнем, ради помощи сироте, владельце сокровища. Свирид поднёс гребень к губам, дунул сквозь зубцы и попросил: «Отнеси к своей хозяйке». Турбулентность подхватила чёрта, выбила квадратное оконце и помчалась в далёкий сад с полузасохшей грушей.

«Не пойду!» – категорически отказалась Фырка. «Хуже будит», – разумно указал анчутка. «Не пугай, пуганая! – забубнила чертовка, трясущаяся от хлада и страха. А и неожиданность! Фырка услышала песню своего гребня. «Дядька! Больше некому!», – обрадовалась она и согласилась идти с банником.

И, казалось бы, маленькая чертовка попадёт в центр треугольника: ведьмак – чёрт – человек, ан нет, едва они с анчуткой пролезли в сад Медовой, как заскрежетало до боли в ушах. В сад явились бсы. Демоны-слуги Сатаны, Ахримана и Асмодея. Конфигурация обрела жёсткую конструкцию, но в центре её, по-прежнему, Фырка. Не каждый испытал на себе ощущение, что ты являешься яблоком раздора, яблоком, которое начинают кромсать разными ножами, и дай Бог, чтобы не довелось испытать. Конечно, Фырке Господь вряд ли стал бы помогать, хотя пути Господни неисповедимы, и опять же – чем чёрт не шутит, но Фырку жалко. И стоит она на лавочке-приставочке у рукомойника, жалкая до невозможности, и дрожит осиновым листом.

Ястреб, обладающий на редкость зорким глазом, с невероятным напряжением вглядывался в колебания и кручения воздуха. Чтобы увидеть чётко, тем более, чтобы вмешаться, ибо обрывки допроса он слышал, и они непосредственно касались его дела, ему требовалась помощь. Ястреб её попросил, эту помощь. Мысленно, безадресно… И она пришла. Потому как верим мы или нет, но миром правит равновесие. Золотое и серебряное облачко зависли, будто крылья над плечами Апричина. И картина полностью открылась.

– Это убийство, – проскрипел бъс Асмодея, а бсы Сатаны и Ахримана проскрежетали согласием.

– Это подстава! – рявкнул Свирид. Фырка с криком – «дядя!» – кинулась было к опекуну, но огненный бич Ахримана рассёк воздух, и чертовка вся сжалась и затихла.

– Это не ваша компетенция, – спокойно сказал бсам Судейный Приставала и зрачки его стали белее белого, что заставило демонов присмиреть, хотя бы и на недолгое время.

– В это невозможно поверить! – воскликнул Апричин.

Такая неуверенность человека дала преимущество бсам и Фырка моментально очутилась внутри гранёного графина, выточенного из цельного скола. И каждая грань прозрачной клети – пятьдесят восьмая! И пока остальные опомнились, бсы в унисон прокричали вопрос: «Ты убила?!»

– Ымзану! – запищала Фырка.

– Не знаешь? – усмехнулся пылающими угольями клыков бъс Асмодея. Раскалённый кончик бича скользнул в узкое горло графина и легонько коснулся чертовки. Сотни горящих игл вонзились в её тельце!