Все, даже "дремучесть" моей новой знакомой, казалось мне сплошным плюсом: простая девочка, не ломает из себя эрудитку. Меня даже не смутили слова Клер, слетевшие с ее языка, когда она узнала, что я русский: "О! Русских парней у меня еще не было!" Так, слегка царапнули слух. Ибо все это было пустяком в сравнении с тем выводом, к которому мы приблизились в нашем разговоре. Дело в том, что она оказалась совершенно солидарна со мной в осуждении "хиппарей" обоего пола, занимавшихся эротической гимнастикой прямо на пляже. Правда, у нее были и свои, деловые мотивы. "Из-за них у нас в ресторане становится меньше солидных посетителей, - сказала Клер. И добавила: - Вообще, заниматься любовью - это прекрасно, но намного приятней - без свидетелей". Вот мы постепенно и пришли к выводу, что нам с ней свидетели не понадобятся. "Но вначале я должна познакомить тебя со своей маман!" - обнажив свою буржуазную сущность, заявила Клер, сворачивая циновку.
Маман, сидевшая в шезлонге у своего заведения, показалась мне лишь слегка посолидневшей копией своей дочери (сегодня я сказал бы усовершенствованной копией), от силы - ее старшей сестрой. С Клер у них было полное женское взаимопонимание. "Знакомься, это моя новая любовь, он русский, мы пойдем в мое бунгало, нас не беспокой!" - эту фразу моя индо-французская избранница произнесла на одном дыхании. Не успел я даже сказать маман, что счастлив с ней познакомиться, как она, бросив на меня оценивающий взгляд и, видимо, не догадываясь, что я ее понимаю, сказала своей дочери: "Что ж, вполне съедобен... Но ты его сначала угости!" Услышав же от меня, что я не голоден, эта дама, нисколько не смутясь, выразила суждение, из коего я понял, что острота языка ее дочки - наследственная: "Мужчина всегда голоден - в том или ином смысле..."
В бамбуковом (хотя и снабженном всеми удобствами цивилизации) шатре, который его хозяйка называла "бунгало", я был немедленно усажен на невысокое ложе, устланное несколькими не то тигрячьими, не то леопардовыми шкурами. Но Клер не спешила сама на это ложе, она исчезла и через минуту появилась, катя впереди себя столик на колесах, уставленный всяческими шербетами, шерабами, кока- и пепси-колами. Что было очень кстати: жара стояла - более сорока в тени; слава Богу, в "бунгало" работали и кондиционер, и фен. Лишь убедившись, что я утолил жажду, моя новая подруга наградила меня таким мощным и длительным поцелуем, что мне показалось, будто я попал в объятия вакуум-насоса. После чего многообещающе произнесла: "А вот теперь я покажу тебе, на что я способна!" У меня перехватило дыхание - но Клер опять исчезла и вскоре вновь вернулась все с тем же столиком, на котором теперь уже стоял большой глиняный горшок. "То, без чего не живут французы, - луковый суп!" торжественно воскликнула она. Суп оказался действительно потрясающим, и я почувствовал, похлебав его, что мое любовное вдохновение дошло до апогея. Однако, наградив меня еще одним могучим поцелуем, Клер снова убежала - и появилась уже с форелью в соусе из шампиньонов. И эта ее демонстрация своего кулинарного искусства не кончилась на форели: затем последовали "чикен-карри", седло барашка под соусом из хрена и яблок, и... еще целый ряд блюд, как французских, так и сугубо азиатских, перемежаемых то белым, то красным вином...
Аппетит у меня в те годы был и впрямь еще студенческим, однако после плова я ощутил: все, больше некуда. И намекнул своей подруге, что, может быть, имеет смысл мне познакомиться уже не только с ее умением в кухонной сфере, но и... На что Клер, одновременно и кокетливо, и невинно опустив глаза, ответила: "Милый, ну в этом я еще полная дилетантка. И потом, я же не заставляю тебя есть все, ты только дегустируй... Кроме того, маман мне сказала - а она уже читала много книг, - сказала, что знает из них: русские очень любят поесть!" Вот тут-то я окончательно понял, что начитанность не лучшее достоинство в женщине... И после еще одного блюда (кажется, то было "кассуле" - бобы в горшочке) почуял всем существом своим, уже близким к обмороку: еще немного - и то, ради чего я оказался в этом "бунгало", утратит для меня всякий смысл. И взмолился... Клер, вздохнув, сказала: "Ну хорошо, мон амур, ну - только кусочек еще одного кушанья, это - мое коронное, даже маман признает, что я готовлю это лучше ее... А потом мы уже будем наслаждаться друг другом!"
И через минуту, вкатив тот же столик, она торжественно сняла стеклянную крышку с большой фаянсовой миски. И торжественно воскликнула: "Окорочка!"
"Боже мой, какие там еще окорочка?!" - вскрикнул я с дрожью в голосе. "Как это "какие", - очаровательно и призывно улыбаясь, с гордостью произнесла Клер, - самые нежные! Лягушачьи!"
Занавес! Занавес, читатель, ставший зрителем вышеописанной сцены, ибо на этом ее месте мое перо слабеет и выпадает из моих рук. А точнее - мое слабое перо не в силах описать то, что произошло со мною после этих слов прекрасной юной француженки...
Впрочем, вовсе не ради "хэппи-энда", а всего лишь движимый желанием говорить правду, сообщаю вам, что все образовалось; прибегая к дипломатическому обороту - все свершилось к обоюдному удовлетворению обеих сторон. И через день мы расстались с Клер в большой радости от нашей встречи и в большой печали от нашего расставания... И еще одним наблюдением обогатило меня это знакомство. А именно: деловые француженки, даже купаясь в вишневом пруду любви, помнят о своих деловых интересах. Провожая меня (замечу, нагруженного увесистым пакетом с деликатесами, приготовленными ее руками), Клер сказала мне множество нежных слов, среди коих звучали и уверения в вечной любви, и обещания вечной верности. Но все же добавила: "Любовь моя, надеюсь, ты расскажешь своим русским друзьям и коллегам, что лучшая кухня в Пондишерри - у нас, в нашем с маман ресторане!" Я обещал, что обязательно это сделаю.
Так что, если дороги приведут вас в индийский городок Пондишерри заходите в ресторанчик "Уголок Парижа". И передайте от меня нежный привет Клер...
