Телекамер не было. Не светили жаркие перекальные лампы. И не было под рукой утвержденного текста. Аркадий Миронович говорил освобожденно, взволнованно и все более разогревался от собственных слов, чувствуя, что у него сегодня получается. Его вела интуиция.
Но объясните мне: почему он заговорил о картине? Ведь у него и в мыслях не было говорить о ней, когда он шел к трибуне.
- Но мы не только для грядущих поколений, - продолжал Аркадий Миронович по наитию. - Вношу предложение: создать на память о нашей встрече картину. Вы, конечно, знаете, как был создан всемирный шедевр "Ночной дозор" Рембрандта? Ветераны стрелковой гильдии, служившие в Амстердаме, решили заказать групповой портрет, обратились к мастеру, и Рембрандт написал по их заказу картину "Ночной дозор". Теперь этой картине триста сорок лет, и видел ее в Амстердаме - прекрасное полотно. Офицеры заплатили мастеру, кажется, всего полторы тысячи флоринов, а сейчас картина стоит два миллиона долларов.
В самом деле, какой-то странный разговор. Здесь, в этом учебном классе, где висели утрированные плакаты с изображением термоядерных взрывов, говорить о Рембрандте - с какой стати? Но еще более было странно то, что все мы слушали Сычева завороженно, словно он не говорил, но вещал. Была во всем этом какая-то магия, которая так и не прояснилась до самого конца.
Вот что мы слышали.
- У меня в Москве есть знакомые художники, с которыми мы не раз на вернисажах... А Юра Королев, например, просто хороший приятель. Так мы и сделаем. Закажем Юре наш групповой портрет, а потом подарим эту картину в государственный музей, так сказать - дар от ветеранов доблестной сто двадцать второй. Картина включается в экспозицию и висит в парадном зале. Я категорически заявляю: на запасник мы не согласны. Вы спросите: какая цена?
Голоса:
- Да, да, спросим.
- Сколько с носа?
- А подешевле нельзя?
Рядовой Сычев. Отвечаю. Давайте исходить из существующего исторического прецедента. Рембрандт получил полторы тысячи. Я думаю, и Юра согласится. Нас сорок три человека. Получается по четыре червонца с каждого ветерана. Я думаю, что в наших силах. Неужто не поднимем? Если же Юра занят сейчас государственным заказом, обратимся к другому. Поиск художника беру на себя в порядке общественного поручения. Спасибо за внимание.
И вернулся ко мне, снова сидит рядом, на привязи.
Полковник Шургин. Спасибо, товарищ Сычев. Вы все рассказали нам прекрасно и объяснили весь текущий момент - прямо как из Генштаба. Вопрос с картиной мы, естественно, должны обдумать - и мы сделаем это. Спасибо вам. Вот только один вопрос у меня остался неясным.
Рядовой Сычев (вскакивает). Слушаю вас, товарищ полковник.
Полковник Шургин. Кто такой Костя?
Рядовой Сычев (заливается краской). Это Симонов. Константин Михайлович Симонов, лауреат, Герой Труда и так далее.
Полковник Шургин. Вот теперь стало ясно, спасибо. Кто еще просит слова? Нет желающих? Итоги подводить не буду, ибо считаю преждевременным...
На этом протокол обрывается.
3. Крупные блоки одной судьбы
Как же сладко он заснул, словно в детстве, когда безоглядно проваливаешься в темную пушистую бездну. Ведь годами привык жить на поверхности сна, без погружения в его очистительную глубь, или в грубом таблеточном сне с тычками, пошатыванием, воздушными ямами, перемежающимися картинками, взрывающимися как торпеда. Самое тяжкое во сне - принужденность пробуждения.
А ведь на войне спалось прекрасно: под пулеметные очереди, под недальнюю канонаду, под гулкие разрывы. Уходил в сон, едва смежив веки, припав щекой к стенке окопа. Самые мягкие песчаные окопы были в Латвии, а с Польши пошли пуховые перины.
На земле мир, а человечество разучилось спать. Куда ни придешь, всюду разговоры о бессоннице. Сосед по купе ворочается: не спится. Бродят по гостиничным коридорам тени бессонных. Кряхтит во сне старушка-планета. Два миллиарда таблеток еженощно. Или что-то случилось с нашей совестью?
И вот воистину царский подарок - три часа безоглядного детского сна.
Аркадий Миронович лежал в кровати, продолжая наслаждаться незаслуженным даром, - снова то и дело радостно проваливался в пушистую яму, а после всплывал к зыбким поверхностям яви.
Легкое царапанье в дверь окончательно приподняло его с постели. Аркадий Миронович приоткрыл дверь. Перед ним волнующе покачивались золотистые кудряшки.
- Аркадий Миронович, что же вы не сказали? - с упреком спросила она.
- Я все сказал правильно, Тамара Петровна, - сказал он.
- Но вы же не до конца сказали, - упрекнула она.
- Я никогда не говорю до конца, - сказал он.
Тут он заметил в ее руке казенный листок бумаги.
- Вам телеграмма, - объявила она. - Чайку не хотите?
- Спасибо, я вас потом позову, - ответил он машинально, и дверь послушно притворилась.
Вот и остался он один, впрочем, никак нет, с казенным листком бумаги, явившимся невесть откуда, но скорей всего из дома, от Вероники, она великая мастерица на такие штучки.
Оттого, верно, мы и спим плохо, что не можем ни на минуту остаться одни. Человечество потеряло сон, потому что стало единым человечеством. Все сделалось взаимосвязанным, цепочки причин и следствий проросли сквозь нас цепями. Один неврастеник не спит, от него просыпаются пятеро спящих. И пошла цепная реакция, взрывая наш покой.
Аркадий Миронович изучал открытую часть телеграммы, на которой был нашлепнут машинописными подпрыгивающими буквами его теперешний запутанный адрес, о котором он и сам не ведал.
Нет, это не Вероника.
БЕЛОРЕЧЕНСК ГОРКОМ КПСС ВЕТЕРАНУ 122-й СТРЕЛКОВОЙ ДНОВСКОЙ БРИГАДЫ ПОЛИТИЧЕСКОМУ ОБОЗРЕВАТЕЛЮ ГОСТЕЛЕРАДИО АРКАДИЮ МИРОНОВИЧУ СЫЧЕВУ
Вот где я сейчас проживаю. Не затянулся ли мой визит к здешним властям? Я расшифрован, пора сматывать удочки.
Значит, это с работы. Ничего хорошего от начальства ждать не приходится.
Буквы уже не прыгали по строке, текст становился устойчивым, более того - непререкаемым.
ВТОРНИК ДВАДЦАТЬ ПЯТОГО СЕНТЯБРЯ СТРАНУ ПРИБЫВАЕТ ГЛЕН ГРОСС ДЛЯ УЧАСТИЯ КРУГЛОМ СТОЛЕ ПУБЛИЦИСТОВ ТЧК ВАМ ПОРУЧЕНО ВСТРЕТИТЬ ГРОССА СОПРОВОДИТЬ ЕГО ПОЕЗДКЕ ПО СТРАНЕ ТЧК ПРОШУ РАССМОТРЕТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ОРГАНИЗАЦИИ ПЕРЕДАЧИ ВСТРЕЧИ ВЕТЕРАНОВ ПЕРЕДВИЖКА БУДЕТ ВЫСЛАНА ПО ТРЕБОВАНИЮ ТЧК ПОДТВЕРДИТЕ ПОЛУЧЕНИЕ ПРИВЕТОМ
