В тринадцать, похоронив отца и потеряв его второй раз, она закрылась от всего мира в своей крошечной комнатушке. Бабушку Тамару Лилька пускала к себе редко. Она что-то рисовала, писала, кому-то звонила и почти никогда не делала уроков. Но учебу в школе закончила, на удивление, совсем неплохо. Поступила в техникум, а еще через семь лет окончила университет без единой тройки.
***
– Маринка, давай съездим со мной за шмотками? – Зоя только что вернулась из Стамбула с партией диван-дейков, блузочек и лосин.
– Ты что? Я боюсь.
– Ну я же езжу. Уже два раза ездила. Отвезла четыреста долларов, продала почти на девятьсот.
Целых два раза за границей. Бывалая, уже знает, что к чему.
– Ого! И что, так можно?
– А кто не дает? Мы с Нинкой моей, женой брата, ты ее знаешь, первый раз ездили на корабле, но укачивает сильно. Второй раз – на автобусе от Болгарии до Турции. Там, правда, перевал приходится ночью проходить, но нам включали телевизор, зашторивали окна, и нормально. Я вложила уже восемьсот. Получила около двух тысяч!
«Две тысячи долларов… это можно купить стиралку, холодильник новый, себе что-нибудь». Марина вспомнила «Юрюзань», который в морозилке вместе с холодом выдавал на-гора снег, а стирали они с матерью руками, и постельное, и детское.
– Маринка, поехали! Ты вообще без денег. Себе накупишь, и на жизнь останется.
– А ты где все продаешь?
– У меня на рынке есть место. Что-то в коммерческий сдаю. Давай поехали! Загранпаспорт есть?
– Нет, конечно.
– Давай оформляйся, и сразу едем.
Где Марина будет брать деньги на поездку, она не думала. Их просто взять было неоткуда.
– Вова, денег не дашь?
– В смысле?
– Без смысла. Денег, говорю, мне надо.
– На кой тебе?
«Действительно, – думала Маринка, – на кой бабе с ребенком деньги?»
– Я в Турцию с Зойкой еду.
– На блядки?
– Вова, у тебя одни блядки на уме. На закуп. Мне четыреста долларов надо.
– А ху-ху не хо-хо?
«Вот сволочь! Сволочь и хам». Но Марина решила запихать свою гордость подальше ради благого дела.
– Вова, я серьезно. Давай займем у кого-нибудь.
– Чтобы занять у кого-нибудь, надо найти кого-нибудь, а потом надо, чтобы у кого-нибудь было что-нибудь.
– Давай у Кузьмича попросим.
Кузьмич – проректор в институте. Интеллигентный, ухоженный бабник.
– Проси.
– Ну и попрошу.
Кузьмич дал двести долларов. Еще сто дал Иван Иванович.
– Маринка, бери с собой ненужные вещи, какие-нибудь ношеные, старые, – Зоя давала дельные советы.
– Конспирироваться будем?
– Продавать их будем. Там на местном рынке они по дешевке все берут. Но в итоге может набраться приличная сумма.
– Вообще все что угодно брать?
– Все! Отцовские костюмы бери, местные от них балдеют, думают, фрак, по-любому. Лифчики свои и материны, трусы бери. Вообще – все!
– И трусы ношеные?!
– И трусы!
– Обалдеть! Неужели кто-то живет хуже нас? А оттуда тогда что повезем, если там и трусов нет?
– Трусы там есть. И еще какие! Там все есть. Но за копейки там мусор заберут. Социальная несправедливость и расслоение населения есть везде. Даже в Турции.
Маринка не стала углубляться в политэкономию, она прикидывала в уме, что у нее есть кроме трусов для бартерного обмена с населением дружественной страны. Набралось прилично. Два отцовских кримпленовых костюма образца семидесятых, старые материны платья, плащи, хранившиеся на случай ядерной войны, блузки, юбки и, конечно, женское и мужское белье, поношенное, но постиранное и даже поглаженное для придания ему товарного вида. Еще Зоя подсказала купить игрушек. Марина купила пластмассовых пупсов, барабанчиков и механических бегемотиков, поедающих шарик на веревочке.
Тамара Николаевна к идее заграничного бизнеса отнеслась с опаской и скептически.
– Смотрите, чтоб вас там не украли! А то рот разинете, и ищи вас! Или деньги сопрут.
– Мама, не каркай, и так тошно!
Вещей набралось на большой старый чемодан. Для денег Марина купила сумочку, которая пристегивалась ниже талии, в спортивные дорожные штаны мать изнутри пришила Марине карман, чтобы деньги разделить. Храните яйца в разных корзинах.
– Господи, как бичиха! – Марина смотрела на себя в зеркало. – Штаны дурацкие, куртка толстая, рожа страшная.
– И хорошо, что страшная! Нечего перед кавказцами наряжаться, утащат!
– Мама, какие кавказцы? Там турки.
– Еще хуже!
– Зойку же не утащили.
– А тебя, дуру полоротую, и не спросят.
Сейчас Марина не обращала внимания на Тамарины прогнозы, не до этого. Она так волновалась, что не могла ни есть, ни спать. И очень переживала из-за того, что придется первый раз оставить Машку одну.
– Езжай давай! Я с ней управлюсь. Ты, главное, там рот не разевай, деньги береги и паспорт. Четыре дня быстро пролетят.
Марина сидела на диване, на коленках, прижавшись к матери, умостилась Маша, держа в руках растрепанную куклу. «Придется грудь перетягивать». Марина до сих пор не отучила дочь от груди.
– Мам, чем грудь-то перетянуть?
– Марлю дам. Широкую.
Марина вдруг почувствовала недомогание. Потянуло где-то около почек. Потом боль оттуда опустилась в мочевой пузырь и превратилась в непрерывное жжение.
– У-у-у, миленька моя, да у тебя цистит! Это в дорогу-то!
Марина бегала в туалет каждые пять минут. Она плакала от досады, от боли, от предстоящей разлуки с ребенком, от своей бестолковой жизни.
– И что мне теперь делать? Я же не могу ходить по Турции и ссаться!
Тамара Николаевна позвонила Нине Ивановне. Так, мол, и так. Завтра ехать, а у дуры этой все не как у людей.
– Тамара, не волнуйся и Марину успокой. Сегодня все равно уже аптеки закрыты. Найдите пару кирпичей, разогрейте их в духовке, положите на дно ведра, и пусть Марина сверху сядет, прогреется. А завтра купите невиграмон: пара таблеток – и все пройдет.
– Какое завтра? Поезд в восемь утра, аптеки с десяти! Не с ведром же ей в поезде ехать?
– Ну перенесите поездку, цистит – дело серьезное.
– Да они за границу поперлись, бизнесменки хреновы, напару! Сил моих больше нет, Нина!
– Да-а… Ну выбора все равно нет, сделайте, как я сказала. Ты, главное, не волнуйся и Марину поддержи. Ей-то каково?
– Да знаю! Ума-то нет…
Мать принесла с соседней стройки два старых грязных кирпича и положила их на решетку в духовку. Разогрела. Достала с балкона жестяное ведро и положила кирпичи на дно.
– Иди давай, усаживайся!
Марина стянула до колен домашние брюки, сверху надела теплый свитер и села голой кормой на ведро.
– Бли-ин, как же больно, – корчилась Маринка, боль усиливалась с каждым часом, – и сидеть неудобно.
– Терпи, раз голая по морозу ходишь. Говорю же, надень штаны, нет! Форсишь в одних колготочках, потом дохнешь лежишь!
Машка с любопытством ходила вокруг мамы.
– Мама кака?
– Мама попу греет, замерзла.
– Маня попу, а-а!
– Маше нельзя, горячо, иди к бабе Томе.
Раздался звонок в дверь.
– Кого еще леший несет? – Тамара Николаевна открыла дверь. – У-у, Володя! Заходи, миленький! Кушать будешь? Сейчас разогрею котлетки, проходи в комнату пока, Маринка там лечится сидит.
Вова разделся и прошел в зал. Посреди комнаты, скорчившись, на большом жестяном ведре сидела бледная Маринка с испариной на лбу, прижав руки к животу.
– О как! У нас унитаз сломался?
– Вова, не смешно. У меня цистит.
– Мда-а, сочувствую. И что теперь? Поедешь?
– Поеду, конечно.
– Только зассых в Стамбуле и не хватало.
– Вова, кончай балаган, мне, правда, больно.
– Да верю, верю. Я тебе денег еще немного принес на дорогу.
Даже удивляться было больно. Тамара Николаевна накормила зятя, они немного еще поболтали о том о сем.
«Странно, мать так Вовку любит. Приходит редко, ребенком не занимается, денег почти не дает. А она все лебезит перед ним».
