Ей было странно, что он ничего не ответил, потому что сама она чувствовала себя так, словно вот-вот разва­лится на куски. Она не могла ни говорить, ни двигаться, ни даже думать. Ее мозг отказался функционировать. Казалось, земля ушла у нее из-под ног и она летит в невесомости черного безвоздушного пространства.

Нельсон энергично отодвинулся вместе со своим сту­лом от стола и поднялся:

– Я думаю, следует перенести обсуждение этого во­проса в гостиную.

Зи, бледная как полотно, но такая же решительная, как муж, встала за ним:

– Мона, сегодня не нужно десерта. Посмотри, пожа­луйста, за Мэнди. Мы будем заняты некоторое время.

Дороти-Рей потянулась за бокалом с вином. Джек взял его у нее из рук и поставил обратно на стол. Он подхва­тил ее под локоть, поднял со стула и потащил в холл. Фэнси шла за ними. Внутри у нее все кипело от любопыт­ства.

Когда они дошли до арочного проема, Джек сказал дочери:

– Ты в это не лезь.

– Ну вот еще. В первый раз у нас случилось что-то интересное, – сказала она с усмешкой.

– Это тебя не касается, Фэнси.

– Я тоже член семьи. Дед вот только что сказал. Кро­ме того, я работаю на избирательную кампанию. Я имею право участвовать в семейном совете. Больше, чем она. – И Фэнси указала на мать.

Джек порылся в карманах брюк, вытащил чек на 50 долларов и вложил его в руку Фэнси:

– Найди какое-нибудь другое занятие.

– Сукин сын, – проворчала она, уходя.

Тейт был бледен от ярости. Он медленно и аккуратно сложил салфетку, положил ее возле тарелки:

– Кэрол?

Эйвери подняла голову. Она готова была отрицать все, но ярость в его глазах остановила ее. Он твердой рукой вывел ее из столовой и провел через холл в большую гостиную.

Стояли сумерки. Из окон гостиной было видно небо на западе, расцвеченное красками заката, панорама захва­тывала дух. Как часто Эйвери восхищалась этим вечер­ним пейзажем, однако сейчас бескрайний горизонт давал ей ощущение незащищенности и одиночества.

Все до одного посмотрели на нее враждебно, когда она вошла в комнату. Особенно ожесточенными были лица двоих мужчин из фирмы по связям с общественностью.

Дерк был высокий, худой и мрачный. Он напоминал героя гангстерского фильма. Казалось, его лицо треснет, если он улыбнется.

Ральф был полной противоположностью Деркy – полный, кругленький и веселый. Он все время шутил, бо­лее ко всеобщему раздражению, чем к веселью. Когда он нервничал, то позвякивал мелочью в кармане. Сейчас монеты в его кармане гремели, как бубенцы на санях.

Эти люди не называли своих фамилий. Она полагала, что это особый прием для установления дружеских кон­тактов с клиентами. Что касается ее, то это не сработало.

Нельсон взял на себя роль ведущего:

– Эдди, поясни, пожалуйста, то, о чем ты только что сказал в столовой.

Эдди сразу перешел к делу:

– Ты делала аборт?

Она открыла было рот, но не смогла произнести ни слова. Тейт ответил за нее:

– Да.

Зи вздрогнула, будто ее изящное тело пронзила стрела. Нельсон нахмурился. Брови его сомкнулись. Джек и До­роти-Рей уставились на Эйвери в недоумении.

– Ты знал об этом? – спросил Эдди у Тейта.

– Да.

– И ты никому не сказал?

– Это касается только нас. – Тейт зло огрызнулся.

– Когда это было? – спросил Нельсон. – Недавно?

– Нет, перед катастрофой. Незадолго.

– Великолепно, – пробормотал Эдди. – Лучше не придумаешь. Черт вас побери!

– Как вы выражаетесь в присутствии моей жены, мис­тер Пэскел! – зарычал Нельсон.

– Извини, Нельсон, – выкрикнул тот, – но понима­ешь ли ты, как это отразится на кампании Ратледжа, если это выйдет наружу?

– Понимаю. Но мы должны следить за собой. Что толку злобствовать сейчас. – Когда все успокоились, он произнес: – Как ты узнал об этом… аборте?

– Медсестра позвонила в штаб, чтобы поговорить с Тейтом, – рассказал Эдди. – Он уже ушел, и я взял трубку. Она сообщила, что Кэрол обратилась к ним с шестинедельной беременностью и просила сделать аборт.

Эйвери опустилась на валик дивана и сложила перед собой руки.

– Мы должны обсудить это при них? – Она кивнула на парочку из фирмы по связям с общественностью.

– Пусть уйдут. – Тейт кивнул на дверь.

– Минутку, – возразил Эдди. – Им нужно знать все, что происходит.

– Но не о нашей личной жизни.

– Обо всем, Тейт, – сказал Дерк, – вплоть до дезо­доранта, которым ты пользуешься. И никаких сюрпризов. Особенно неприятных. Мы вам об этом сказали с самого начала.

Тейт готов был взорваться:

– Чем угрожала сестра?

– Что расскажет прессе.

– Или?

– Или мы заплатим ей.

– Шантаж, – сказал Ральф, позванивая мелочью уже на другой мотив. – Не очень оригинально.

– Но эффективно, – сказал Эдди резко. – Мое вни­мание это привлекло. Ты понимаешь, что, возможно, все погубила? – набросился он на Эйвери.

Эйвери, пойманной в ловушку собственным обманом, приходилось терпеть их обвинения. Другого выхода у нее не было. Ее не заботило, что думают о ней другие. Но при мысли о чувствах Тейта, считавшего себя обманутым, ей хотелось умереть.

Эдди прошел к стойке со спиртным и налил себе виски без содовой:

– Пожалуйста, ваши предложения.

– А что доктор?

– Сестра там больше не работает.

– Ага! – Ральф перестал звенеть монетами. – Почему?

– Я не знаю.

– Выясните.

Последняя реплика принадлежала Эйвери. Она встала. Она видела лишь один способ хоть как-то оправдать себя в глазах Тейта – это помочь ему выпутаться из тяжелой ситуации.

– Выясни, Эдди, почему она больше у него не работа­ет. Может быть, он выгнал ее за профнепригодность.

– Он? Но доктор – женщина. Боже, ты даже этого не помнишь?

– Ты хочешь помочь или нет? – накинулась на него Эйвери, пытаясь как-то замять свою ошибку. – Если се­стру уволили, то она не может выступать в качестве на­дежного свидетеля.

– В чем-то Кэрол права, – заметил Ральф, оглядывая суровые лица присутствующих.

– Ты заварила эту кашу, – сказал Эдди, надвигаясь на Эйвери. – Что ты теперь собираешься делать, нагло отрицать все?

– Да, – ответила она вызывающе.

Она почти услышала, как все усиленно заработали мозгами. Они всерьез обдумывали ее слова.

– А если у нее есть твоя история болезни?

– Данные можно фальсифицировать, особенно копии. Останется только мое свидетельство против ее свидетельства.

– Мы не можем лгать об этом, – сказал Тейт.

– Почему, черт возьми? – удивился Дерк.

Ральф рассмеялся:

– Ложь тоже составная часть кампании. Только лгать надо более уверенно, чем Рори Деккер. Вот и все.

– Если я стану сенатором, мне все равно придется смотреть в зеркало по утрам, – сердито сказал Тейт.

– Мне не придется лгать. И тебе тоже. Никто не узна­ет об аборте. – Эйвери повернулась лицом к Тейту и взя­ла его за руку. – Если мы объявим все это блефом, она отступится. Я почти уверена, что на местном телевидении ее не будут слушать, особенно если ее выгнали с работы.

Если «Кей-Текс», у которой самый высокий рейтинг, будет первой телевизионной станцией, на которую обра­тится медсестра, то Айриш Маккейб похоронит эту исто­рию в самом зачатке. Если же к кому-нибудь другому…

Эйвери вдруг повернулась к Эдди:

– Она говорила, что кто-нибудь может подтвердить ее слова?

– Нет.

– Тогда ни один порядочный журналист не будет с этим связываться.

– Откуда ты знаешь? – спросил Джек с другого конца комнаты.

– Я смотрела «И вся президентская рать».

– Бульварные газетки напечатают это и без подтвер­ждения.

– Возможно, – согласилась она. – Но им никто не поверит. Если мы достойно проигнорируем эту скандаль­ную историю, читатели сочтут ее омерзительной ложью.

– А если это попадет к людям Деккера? Они разнесут это от Тексарканы до Браунсвиля.

– И что с того? Это грязная история. Кто поверит, что я на такое способна?

– Почему ты сделала это?