Поэтому Ло назвал ее сухарем. Люди часто так думали о ней. И в детстве, и в юности над ней смеялись, потому что она была строгой, скучной и серьезной.

Разве ей хотелось быть такой? Нет, но такой она родилась. Это было ужасно. Шэрон была возмутителем спокойствия в их семье, а на ее долю выпало быть пай-девочкой.

Вздохнув, Марни погасила свет и легла в свою одинокую постель. Поправляя ночную сорочку, она скользнула руками по своей тонкой фигурке. Ее никак нельзя было назвать соблазнительной. Едва Шэрон исполнилось двенадцать лет, на нее уже оборачивались мужчины, что очень беспокоило родителей.

Когда Шэрон была в духе, то утешала сестру и говорила, что, как только она разовьется, у нее будет такая же женственная фигура.

С печальной улыбкой Марни посмотрела на свое так и не развившееся тело.

Однако она знала, что в ней есть своя изюминка. Хотя Марни и не умела кокетничать, у нее были большие красивые глаза, опушенные длинными густыми ресницами. Но мужчин особенно привлекал рот.

Скульптор, которому она позировала обнаженной, когда обучалась искусству в университете, считал, что у нее чувственный рот. Именно поэтому однажды, оставив работу и подойдя к ней, он коснулся руками ее губ. К своему ужасу, Марни почувствовала, как соски стали твердыми. Воодушевившись, он продолжал ласкать ее: целовал губы и маленькую острую грудь. Она ответила. Скульптор был довольно высокого о себе мнения, и ему было бы неприятно узнать, что эта реакция была вызвана не его прикосновениями. В тот момент Марни вспоминала Ло, который смеялся над ней на пляже и одновременно ел мороженое, таявшее на солнце. Они купили мороженое, чтобы украсить им песочный замок – они строили его полдня.

– Эй, малыш, ты испачкала губы мороженым. – На его пальцах еще оставался песок, когда он вытирал ей губы. В этот момент юная Марни Хиббс впервые испытала желание.

Она не знала, как называется эта восхитительная теплая волна, захлестнувшая нижнюю половину ее тела. Не поняла, что соски напряглись под купальником из-за его прикосновений. Только позже она осознала, что же произошло тем вечером.

Неожиданно скульптор оживил воспоминания. Марни закрыла глаза и представила, что это Ло Кинкейд целует и ласкает ее, опуская на грязный матрас и лишая девственности.

Наконец она открыла глаза. Рядом с ней был не Ло, а мужчина, которого Марни едва знала, с испачканными глиной руками и самодовольной улыбкой на лице. Марни перестала ходить в мастерскую, хотя ей очень нужны были деньги. Она часто задавала себе вопрос, кто же позировал ему, чтобы он мог закончить свою работу.

Ей не хватало обаяния, дабы привлекать к себе мужчин, особенно таких видавших виды, как Ло Кинкейд. Он бы очень удивился, если бы узнал о ее чувственности, скрытой за пуританским фасадом.

Его обвинение в том, что она была сухарем, причинило ей боль не потому, что оно было верным, а потому, что он так ошибался. Если бы тогда не вернулся Дэвид и Ло не вышел из бассейна и не надел шорты, Марни доказала бы, какой чувственной была.

Нет, не могла бы, созналась она сама себе, не зная, поздравлять ли себя за стойкость или ругать за трусость.

Наверное, никогда больше не увидит Ло, потому что оттолкнула его. Так было бы лучше для всех. Он мог согласиться признать своего сына, только чтобы поскорее закончить эту историю.

Пусть сам разбирается с письмами. Она больше не хочет иметь с ним дело.

Однако перед тем как заснуть, Марни мечтала о том, что они могли бы делать с ним вдвоем.

Когда она сняла трубку, меньше всего она ожидала услышать его голос.

– Что-что? – переспросила Марни.

– Ты можешь пойти или нет?

– Нет.

– Почему?

– Во-первых, сейчас два часа, а ужин будет…

– В восемь. Тебе хватит шести часов, чтобы подготовиться?

– Мне нечего надеть для такого случая. А почему ты меня приглашаешь? У тебя, конечно, есть маленькая черная записная книжка, в которой записаны все твои подружки?

– Я звоню, потому что из-за тебя у меня нет девушек.

– Из-за меня?

– После встречи с Дэвидом я обо всем забыл. И вспомнил об этом чертовом ужине, только когда несколько минут назад мне о нем напомнили.

– Очень жаль, но ты можешь не пойти, или пригласить кого-то другого, или пойти один. Но я не должна думать о том, что у тебя нет девушки.

– Мне необходимо быть там, и, если я приду один, на меня будут косо смотреть.

– Это плохо для твоей репутации?

– Да. Так же, как и появление сына, о котором я не знал раньше, – заявил он уже спокойнее. Ло звонил из своего офиса в Космическом центре. – Я сдал анализ крови. У меня такая же группа крови, как у Дэвида. Нам надо поговорить, Марни. Поехали со мной.

Закусив губу, она посмотрела на эскиз, который должна была обязательно закончить к концу недели. Взглянув в зеркало, поняла, что ей надо привести себя в порядок, чтобы пойти на официальный прием.

Все это она сказала Ло и еще грустно добавила, что ей надо навестить маму.

– Ты все успеешь сделать. Я заеду за тобой в восемь пятнадцать.

– Я думала, начало в восемь.

– А что, обязательно приезжать вовремя?

– Ну, как ты меня находишь? – осторожно спросила Марки.

– Ты просто великолепна! – воскликнул Дэвид.

Они вместе смотрели на ее отражение в зеркале.

Она повернулась сначала налево, потом направо.

– Платье не слишком мне велико?

– Велико! Оно даже маловато.

Между парикмахерской, где ей сделали прическу и маникюр, и посещением пансиона Марни заехала в дорогой магазин, хотя это и было против ее правил. Она отбросила несколько нарядных платьев, которые не подошли ей по той или иной причине.

Марни уже начала терять терпение, когда увидела это платье. Лиф из серо-голубого атласа, без бретелек, плотно облегал фигуру. Заканчивалось платье короткой пышной вызывающей юбкой из черного атласа.

– Если вы не купите это платье, я заплачу, – сказала хозяйка магазина.

– Вы не считаете, что оно слишком вычурно для меня.

– Это отличное платье, правда.

Когда владелица магазина отошла к другой покупательнице, Марни посмотрела на цену и чуть не вскрикнула от удивления. Последний раз посмотрев на себя в зеркало, она вернулась в примерочную и начала расстегивать молнию.

– У вас «Master Card» или «Visa»?

– Боюсь, ни то, ни другое. Я не могу купить его.

– Почему? Оно прекрасно сидит на вас.

– Я не могу его себе позволить, – сказала Марни, отдавая платье и надевая свое.

Хозяйка достала из-за уха ручку, зачеркнула старую цену и написала новую.

– Теперь вы можете купить это платье?

Марни взглянула.

– Это же полцены!

– Мы собирались снизить цену.

– Но я не могу…

– Послушайте, цена была завышена на сто процентов. Даже при такой стоимости я имею прибыль. Спрос на нарядную весеннюю одежду уже прошел. Кроме того, мало у кого второй размер. Я зря взяла такое маленькое платье. Я рада продать его и за эту цену.

Марни купила платье и сейчас показывала его сыну, ожидая, когда за ней заедут. Она волновалась, как девочка перед выпускным балом.

– Мне бы хотелось, чтобы у меня было здесь побольше, – сказала Марни, имея в виду свою грудь.

– Послушай, есть у девчонки сиськи или нет, это ребятам все равно.

В зеркале она встретила глаза Дэвида.

– А теперь скажи правду.

Виновато улыбнувшись, он бросился вниз открывать дверь.

Дэвид восхищался ею, но что скажет о ней искушенный Ло, который привык появляться на публике с молодыми роскошными женщинами?

Он был просто потрясен. Сказал, что это даже лучше, чем «Шоколадная смерть» – ее любимый десерт. На нем был военный парадный мундир. Эполеты делали плечи еще шире. Короткий белый жакет подчеркивал узкую талию. А то, как черные слаксы облегали его сзади, было так же предосудительно, как просить дополнительную порцию миндаля для «Шоколадной смерти».