Утес, отсвечивающий стальным блеском, весь испещренный тенями и полутенями, с тремя деревцами дикого боярышника на вершине и пугающей чернотой провала пещерой был похож в отблесках последних лучей солнца на большую голову дракона или ужасного дэва. Два выступа на вершине — рога, черная дыра пещеры, окруженная острыми обломками камней, — словно пасть, усаженная окровавленными зубами. Из пасти дэва вылетал холодный ветер, вокруг лежали вповалку старые деревья со сломанными ветвями. Пейзаж напоминал поле сражения после великой битвы. Среди поблекшей и поникшей зелени кое-где краснели тюльпаны.

Фаридун поднял с земли высохшую ветвь можжевельника, погнул ее туда и сюда, пробуя на прочность и, переломив пополам, сделал себе посох. И затем бесстрашно устремился к черному отверстию в скале.

Внутренность пещеры была прохладной, влажной и пахла кислой плесенью. Запах прокисшего молока или гниющего от сырости дерева.

Пещера была темной, тьма пугала и казалась беспредельной. Густая завеса темноты чудилась осязаемой, словно черное шерстяное покрывало или глухая стена, вымазанная смолой. Фаридуну померещилось, что если он вытянет руки, то пальцы его упрутся во что-то твердое — тьма была настолько плотной, что даже огонь, казалось, не мог бы ее рассеять. Темень напоминала тяжелую, по ночному непроглядную завесу, за которой скрывался сказочный таинственный мир.

Фаридун вытянул перед собой руки, пытаясь что-либо нащупать. Но темнота, как и всегда, как и во всех пещерах, которые ему довелось видеть, была мягкой и неощутимой. Спустя мгновенье, луч фонарика, словно копье, проколол черную завесу и уперся в мокрое и темное тело камня.

Фаридун Содики — кандидат наук, высокий, худощавый, черноволосый и темнолицый молодой человек был спелеологом, в течение вот уже семи лет исследовавшим труднодоступные пещеры Пурахшопа. Его черные глаза, напоминающие глаза газели, смотрели с глубокой печалью. Смеялся или шутил он чрезвычайно редко, но и в таких случаях взгляд его не терял печального и сосредоточенного выражения. Простодушная его улыбка тоже, казалось, отдает язвительной горечью.

Фаридун был из породы «двухголовых». Восемь лет назад он впервые почувствовал, что каждый вечер у него болит голова, и увидел в первый раз, что у него на лбу появилась жилка, наподобие обычной вены, но только желтого цвета, и что одна половина его лица отличается от другой. Последние студенческие деньки, когда вокруг было столько красивых девушек, все время он проводил, сидя перед зеркалом, и следил с болью и тревогой, как постепенно желтые вены спускаются на щеку, делая левую щеку толще правой, левый глаз уже правого, а всю левую половину лица настолько пухлой, что угол рта совсем скривился на сторону. Прошло два месяца и разница эта увеличилась настолько, что со стороны казалось, что голова состоит из двух половин, соединенных между собой. Иначе говоря, он и вправду стал «двухголовым». Вначале это его чрезвычайно терзало, убило в его душе все юношеские интересы и склонности, и вынудило его с ощущением своей ущербности избегать людей. Хорошо, что среди товарищей по учебе обнаружились еще несколько человек вроде него самого, и они, объединившись с «двухголовыми» с других курсов, создали свой особенный кружок. Вскоре Фаридун в кругу таких же как он, стал чувствовать себя значительно спокойнее. Но полностью успокоился, или, возможно, полностью перестал считать себя ущербным он позднее, когда понял, в чем состоит особенность «двухголовых», подружился с ними и стал своим. Ощущение ущербности окончательно исчезло, взамен появилась гордость за свое необычное превосходство, но печаль так и не покинула его глаз.

В основном Фаридуна никогда не тревожил его внешний вид. В городе, где он жил, большая часть народа была приземистой, коренастой, с большими животами и короткими шеями. В обличье этих людей не было ни частицы красоты. Их короткие волосатые руки были толще ног «двухголовых», а могучие ляжки превосходили в обхвате торсы последних, которые все были худощавыми. На взгляд Фаридуна, их тела вполне могли бы состоять из одного живота, а лица — из одного рта, этого было бы достаточно, и он удивлялся, отчего не исполнились предсказания ученых XX века. Книги и философские трактаты этого столетия предвещали, что люди будущего приблизятся к пределу телесного совершенства, поскольку тело в отличие от духа не может развиваться бесконечно. Эти ученые предполагали в людях будущего лишь один недостаток: окончательную потерю волос и зубов. Но вышло так, что предвиденья эти не сбылись. В течение почти одного столетия зубы у человека сделались больше и острее, не исчезли, а лишь изменились волосы. Судя по цветным фотографиям в журналах конца двадцатого века, волосы у людей были только черные, белокурые, рыжие, желтые, с проседью и седые. Сейчас же волосы большинства людей окрашены в семь цветов и остаются такими от младенчества до старости. Желтый, красный, синий, черный, каштановый и зеленый смешались в один поразительный цвет. Конечно, встречались иногда и черноволосые, но исключительно среди двухголовых. В свою очередь двухголовые делились на четыре сословия: двухголовые ученые, двухголовые поэты, двухголовые актеры и двухголовые недоумки.

Самым знаменитым из двухголовых безумцев был Рашид Норак, который постоянно расхаживал возле чайханы «Тахор», разговаривая сам с собой, открывая вслух самое сокровенное, и никого и ничего не боялся. Рашида знали в городе Якшанбе все от малого до великого, и всякий, столкнувшись с несправедливостью и произволом, шел к нему и изливал душу. И назавтра о случившемся знал весь город. Но если кто-то пытался сказать правду напрямик, не прибегая к Рашиду, то такого правдолюбца зачисляли в сумасшедшие и изгоняли из общества. Горькая правда никому не была по душе, всем нравилась лишь сладкозвучная ложь, ласкающая сердца. И между правдой и ложью возникло то, что позднее назвали полуправдой.

Так возникло общество, внешне выглядевшее здоровым и упорядоченным, но втайне имеющее сотни пороков. И вторые головы двухголовых бились и так и этак, над этими проблемами, ища ответы на простые, тяжелые, как камни, вопросы.

Вопрос был: «Что делать?».

«Что делать? Что делать?».

Двухголовые хотели изменить мир. Тогда и человек должен стать другим. Дух и тело его должны достигнуть вершины совершенства. Но бодрствующий дух — сломлен и закован в цепи, дух сонный — ленив и мертв. Совершенство? Нет. Недостижимая мечта Мужества, окаменела. Мечта стать человеком, мечта быть человеком, иметь светлую душу и чувствительное сердце, освободиться от сна, от этой легкой смерти.

Странная эпоха скуки, безнадежности и безысходности! Иногда можно было решить, что двухголовые имеют и два сердца. Одно сердце и один мозг соглашались с тем, что происходило вокруг, вынужденные это одобрять, а другое сердце стучало как часы, и другой мозг горел как свеча, пытаясь найти выход. И сердце и мозг Фаридуна тоже пылали от размышлений. Что делать?

Он приблизился к входу в пещеру. Старый поваленный можжевельник был похож на скрюченную руку, в отчаянье царапающую землю, сухие ветки и ствол побелели, словно человеческие кости. Но из корней мертвого дерева, словно сироты, оставшиеся без отца, выбились нежные зеленые побеги. Эта печальная картина наводила на мысль, что природа — исцелитель и великий созидатель возможно, может дать человеку спасение. Но нет. Природа в своей великой материнской мудрости сделала все, что могла. Трагедия человечества — дело рук человека. Следствие необузданной страсти, беспечности, лени и сонливости.

Ему вспомнились прогулки по улицам Якшанбе, где не было ни единой вещи, которая могла бы порадовать душу. Люди спешили так, что невозможно было разглядеть и запомнить лицо хотя бы одного из них. Народ, чередой проходивший перед Фаридуном, весь был на одно лицо, в одежде одного цвета и покроя.

Фаридун неизменно шел по краю тротуара, не желая окунаться в людскую реку. Его прогулки не бывали долгими, не любил он также есть в кафе или столовых. В этих местах редко можно было встретить двухголовых. И брюхастые приземистые люди так громко чавкали и сопели во время еды, что ему становилось невмоготу. И оттого он перестал бывать на людях…