Миновав два квартала, она оказывается в большом освещённом парке и быстро шагает по пронзительно скрипящей гальке дорожки. В неровном свете фонарей её тень то увеличивается, то сжимается, то крадётся сбоку, то отчётливо вырисовывается спереди, и Елене кажется, что рядом с ней идёт кто-то сердитый, беспокойный, и ждёт случая, чтобы подкрасться сзади, наклониться к уху и начать упрекать её в чём-нибудь порывистым злым шёпотом. После парка снова начинаются тёмные дома, а затем – усыпанная листвой аллея с обшарпанными, неуютными скамейками, на которых собрались мелкие грязные лужицы. Наконец показывается подземный переход, ведущий к метро. В нём нет света, и осторожно спускаясь по ступенькам в густую как чернила тьму, Елена инстинктивно задерживает дыхание, словно готовясь нырнуть в воду. Пройдя насквозь страшный, длинный коридор, в котором пахнет мочой и со всех сторон слышатся приглушённые гортанные звуки, она толкает стеклянную дверь, и оказывается в залитом ярким жёлтым светом вестибюле станции. Взяв в кассе билет, идёт ко входу, но останавливается, привлечённая скандальной сценой у турникетов. Молодой человек лет двадцати, в спортивном латексном костюме, пытается пройти в метро с велосипедом, вахтёрша же не пускает его. По спорщикам видно, что все слова – и заискивающие, и грубые, между ними давно сказаны, что разговоры эти ни к чему не привели, и теперь конфликт иначе как силой решить уже нельзя. Навалившись всем телом на руль, молодой человек упрямо толкает велосипед вперёд, в узкий проход между будкой дежурной и мраморной колонной. На его лице, покрытом красными пятнами, застыло зверское выражение, на гладком потном лбу набухла синяя, толстая как шнур вена. Вахтёрша же, грузная женщина с помятым лицом, безо всякого, очевидно, труда удерживает велосипед за колесо, и по её равнодушному виду и вялым, рассеянным движениям ясно, что подобные случаи для неё вполне обыденны и не доставляют ей никакого неудобства.
Елена с минуту внимательно наблюдает за этой сценой, слабо, болезненно улыбаясь. И вдруг, безо всякой связи с происходящим, думает: «И что – он теперь каждый день меня бить будет?» От этой мысли по спине её бегут мурашки, и становится так холодно и противно, словно она прикоснулась к лягушке. Но через мгновение она приходит в себя, собирается, и, напрягая мышцы ног, преувеличенно бодрым, почти солдатским шагом идёт к эскалатору. В вагоне она садится на свободное место у двери и, закрыв глаза, прислушивается к глухому стуку колёс. Мысли её постепенно подлаживаются под этот стук, становятся тише, спокойнее, размереннее…
– Уйти, бросить, скандал устроить, пусть один там живёт, в полицию заявление, – перебирает она про себя первые приходящие на ум фразы, отыскивая среди них ту, c которой удобно было бы начать размышления.
– Пятнадцать, – наконец, находит она, – пятнадцать лет…
Да, уже пятнадцать лет она живёт в Москве. Странно как-то теперь вспоминать себя молодой и думать о том, каким ясным и определённым казалось тогда будущее. Только приехав в город и ещё не подав документы в институт, она уже знала, как сложится её жизнь. После окончания учёбы она получит работу в крупной компании, скорее всего – в западной. Там её сразу заметят и назначат на ответственный пост. Начнётся красивая, интересная жизнь с заграничными поездками, дорогими бутиками, ночными клубами. Если же карьера почему-нибудь не заладится, то всегда можно удачно выйти замуж. В огромной Москве ей обязательно встретится милый, симпатичный и состоятельный юноша, который влюбится в неё без памяти. И она будет жить в пригороде, в коттедже на берегу озера, возить детей в школу на «Вольво», а после – ходить по магазинам и на занятия каким-нибудь фитнесом или йогой. Знать бы тогда, как всё сложится на самом деле… Блестящая карьера ограничилась должностью экономиста в небольшой торговой фирме с зарплатой в 45 тысяч и безо всяких надежд на служебный рост. Да с её образованием и не могло быть иначе. Родительских сбережений вместе с её небольшими и непостоянными московскими доходами не хватило на обучение в серьёзном, престижном вузе. Елена поступила на экономический факультет небольшого подмосковного Университета экономики туризма. Такие вузы на языке работодателей называются пустышками или гнилушками. Модные экономические и юридические кафедры там только для заработка, реальных же, практических знаний они не дают. Елену, впрочем, мало беспокоили эти подробности – нужно только закрепиться в столице, а успех придёт сам собой… Реальность напомнила о себе, когда она попробовала устроиться на работу по специальности. Ни в одной крупной фирме, куда она послала резюме, ей даже не ответили, а когда она после звонила туда, то с ней говорили пренебрежительно, сквозь зубы. После трёх месяцев обивания порогов и унижений она, наконец, получила должность бухгалтера в небольшой фирме, торгующей продукцией подмосковного сталепрокатного завода. Зарплата оказалась намного ниже, а работа – сложнее, чем она рассчитывала. В институте Елену научили объяснять кривую Хикса, использовать SWOT-данные и анализировать модель IS-LM, но всё это оказалось совершенно бесполезно в жизни. Начав работать, она пасовала перед самыми простыми задачами – не имела понятия о том, чем отличается ПБОЮЛ от ИП и как оформлять отчисления в пенсионный фонд, не знала как пользоваться налоговым законодательством, не могла составить даже простейшую ведомость на зарплату. Всему этому пришлось учиться по ходу дела, и было это трудно, долго, унизительно. Но даже теперь, после семи лет работы, у неё не было никаких систематических, универсальных знаний, и перейди она в другую компанию, ей пришлось бы заново и также мучительно подстраиваться под новые условия. Конечно, всегда можно снова пойти учиться, но выйдет ли из этого толк? На это она могла решиться лет десять назад, но теперь она уже знала себя, знала, что она не энергичная, не коммуникабельная, не имеет особых талантов, и вряд ли сможет добиться больших успехов.
А любовь… Много её было в жизни, особенно в ранней розовой молодости, когда отношения заводились так просто и были так легки и воздушны… Но всё это давно в прошлом, и вспоминая теперь то время, Елена уже не различает бывших с ней мужчин, не помнит их лиц, глаз, голосов. В её воображении они давно стали неким собирательным образом, в котором преобладает нечто животное, грязное, постылое, и который до раздражения неприятен ей. Живя с Сошниковым, Елена ни разу не задавалась вопросом о том, любит ли она его. Вообще подобные мысли, по её мнению, могут занимать только наивных юных девочек. Сама она давно перестала искать в отношениях с мужчинами какую-либо романтику. Они представляются ей запутанным клубком противоречивых выводов, взглядов и ощущений, в котором, несмотря на бесчисленное множество психологических вариаций, всё понятно, рутинно, и уже не может быть для неё ничего нового и волнующего.
Сошникову, с которым она начала встречаться около двух лет назад, немного за сорок. В его внешности как-то особенно настойчиво обозначилось отсутствие породы, так что при взгляде на него на ум невольно приходит сравнение с дворнягой. Грудь у него впалая как у дистрофика, руки непропорционально длинны и усеяны чёрным и жёстким как щетина волосом, а тонкие ноги с крупными и круглыми коленями, вогнуты вовнутрь, образуя букву «Х». Карие глаза на сером, словно посыпанном пеплом лице блестят по-совиному, и все движения у него тоже совиные – резкие, угловатые, внезапные. Он, должно быть, компенсирует свою внешнюю непривлекательность этой резкостью, подобно тому как некоторые низкорослые люди тянут носок при ходьбе, чтобы казаться выше. Ему очень хочется выглядеть сильным и самоуверенным, но в манерах его нет вальяжности и простоты, свойственных по-настоящему сильным людям, а есть что-то нервное, воспалённое и нахохленное, словно он боится, что его вот-вот ударят или оскорбят. Глядя на Сошникова, Елена в самом деле часто представляет себе, как его оскорбляет кто-то важный, значительный, причём делает это как-то походя и без особой причины, а он в ответ кричит что-то писклявым голосом, машет руками, бежит следом за обидчиком…
