го подонка"... И вопреки всему тексту книги критик подводит

нужный ему итог: "Отсутствие элементарной независимости мыс

ли неотвратимо оборачивается для героя подчинением, самым

что ни на есть прямым и грубым. Полубог Румата - почти уже

идеальный винтик набравшего космические обороты механизма

Утопии". Правильно - идеальный винтик; верно - механизма

Утопии; вопрос - какой Утопии. Не той, которую сочинил за

авторов В.Сербиненко, в которой царит дурной общественный

идеал, А той, которую изображают Стругацкие. Антон - "вин

тик" /сохраним этот одиозный термин/ милосердной системы,

ибо следует закону милосердия до предела своих возможностей.

Он обретает то, что критик называет "элементарной независи

мостью мысли", когда выходит из Утопии в реальность и начи

нает убивать, и Утопия не может принять его обратно - его

руки видятся ей окровавленными.

Подмены совершенно удивительные мы находим в разборе дру

гой философской повести, "Жука в муравейнике". Подмены и

беглость: весь анализ 25 строк! Назвав поле действия "прек

расным новым миром" - аналогия понятна,- критик передает все

содержание книги таким прокурорским периодом: "Профессио

нальный убийца, шеф службы безопасности Рудольф Сикорски

/"... никогда не обнажал оружия, чтобы пугать, грозить...

только для того, чтобы убивать"/ уничтожает "своего", Льва

Абалкина, подозревая в нем опасного и враждебного чужака".

Просто, как выстрел в затылок... На деле тема "Жука..." та

же, что и "Трудно быть богом": предел действия нормы "не

убий". Стругацкие ставят мысленный - художественный - экспе

римент: на одной чаше весов помещена судьба всей Земли, на

другой - одна-единственная жизнь /Льва Абалкина/. Весы иде

ально уравновешены, ни герои, ни читатель не знают, действи

тельно ли Абалкин есть бомба замедленного действия, могущая

уничтожить земную цивилизацию. Боюсь, что в наши дни его

судьба была бы решена быстро и круто, но в "механизме Уто

пии" "винтики" мыслят по-другому. Несмтря на то, что "про

фессиональный убийца" Сикорски в полной мере представляет

себе меру опасности, он сохраняет жизнь живым бомбам, когда

они еще не люди, а человеческие зародыши, и с тех пор обере

гает их, охраняет от непосвященных их секрет. Милосердие не

покидает его до последней секунды - всей истории 40 лет, из

них 30 Сикорски знает, что вместе с людьмибомбами могущест

венная иная цивилизация подбросила на Землю некие устройс

тва, "детонаторы", добравшись до которых, подкидыши, возмож

но, начнут свою страшную работу.

Деталь, достойная внимания: Сикорски не может уничтожить

"детонаторы" - и не может спрятать машинки в свой сейф. "Де

тонаторы" попали в музей, а по закону никому, "ни частным

лицам, ни Мировому Совету, ни даже господу богу" экспонаты

"из любого Музея на Земле" не выдаются - приходите и изучай

те на месте... Может быть, В.Сербиненко помнит о судьбе НА

ШИХ музейных сокровищ. Может быть, прочитав повесть внима

тельно, он воздержался бы от саркастического вопроса: " ...

Где, в каком спецхране содержатся "неисчислимые духовные"

скровища Утопии Стругацких.

Итак, 40 лет "контрразведчик" Сикорски несет на своих

старых плечах бремя мучительной тревоги - ужасно представить

себя на его месте... И тут на сцену выходит Абалкин. Он без

предупреждения покидает инопланетную службу и тайно возвра

щается на Землю. Перед этим при непонятных обстоятельствах

гибнет его врач, посвященный в секрет. Дома Абалкин с неис

товым напором пытается вызнать тайну своего происхождения и,

главное, стремиться прорваться в Музей, к "детонаторам". Но,

пока возможны хоть какие-то ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ обьяснения его пос

тупков, Сикорски его щадит. Выстрелы раздаются только тогда,

когда Абалкин берет "детонатор" в руки.

Об этой трагедии ответственности критик сообщает нам так:

"ГИБНЕТ ПО ПЕРВОМУ ПОДОЗРЕНИЮ, что он агент Странников, Лев

Абалкин" /выделено мной - А.З./.

Но это еще не все. Даже в такой отчаянной ситуации Стру

гацкие не оправдывают Сикорски полностью, этические весы еще

качаются. Герой-рассказчик Максим Каммерер считает убийство

напрасным. Этого В.Сербиненко опять "не замечает" и пишет

туманно: "Максим.. не удовлетворен положением де в Утопии,

ему по-человечески жаль Абалкина... но выхода герой не ви

дит". Неправда, видит, и выход этот очень прост - не убивать

даже во имя спасения Земли. Видит и ДЕЛАЕТ : пытается спасти

Абалкина, но физически не успевает. Сикорски и Максим оли

цетворяют ПРОБЛЕМУ ЭТИЧЕСКОГО ВЫБОРА самого высокого ранга.

Для них нет вопроса, допустимо ли убийство "человеческое"

/Вл. Соловьев, чуть дальше мы к этому вернемся/. Вопрос иной

и мучительный: допустимо ли убийство одного для сохранения

всех - даже в крайних, сверхчеловеческих обстоятельствах?

Стругацкие поставили этот вопрос перед нами -не "утопий

цами", своими современниками, и когда! В середине 1979 года.

У нас смертная казнь присуждалась за многие деяния, в том

числе за "валютные операции" и хищения государственной собс

твености. До входа наших войск в Афганистан оставались счи

танные месяцы. Потихоньку реабилитировался палач Сталин.

Нет, Стругацкие не создавали "рационалистическую программу"

некой Утопии, в которой "целесообразность стала... высшим

законом" - как пишет критик, не отрицали "во имя рационально

-фантастических планов прошлого и настоящего истории". Они

выполняли традиционный долг русских писателей, "призывая ми

лость", как сказал Пушкин, восставаяпротив дурной целесооб

разности, которая их окружала. Горько и признаться, страшно

видеть, что их обвиняют в том, против чего они нас предуп

реждали.

Но вернемся к теме. Вл.Соловьев писал в "Оправдании добра":

"Насилие в нашем мире бывает трех родов: 1/ насилие ЗВЕРСКОЕ

- которое совершают убийцы, разбойники, деторастлители; 2/

насилие ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ, необходимо допускаемое принудительною

организацией общества для ограждения внешних благ жизни, и 3