Ваш тридцатый век обгонит стаи сердце раздиравших мелочей. Нынче недолюбленное наверстаем звездностью бесчисленных ночей. Воскреси хотя б за то, что я поэтом ждал тебя, откинул будничную чушь! Воскреси меня хотя б за это! Воскреси свое дожить хочу!
Недаром в поэме "Хорошо!" восклицал поэт: "Отечество славлю, которое есть, но трижды - которое будет". Можно заметить, что еще Лермонтов писал: "Россия вся в будущем..." - на это обращал особое внимание Добролюбов в статье "О степени участия народности в развитии русской литературы". В одной из стихотворных повестей "Будущий быт" Маяковский сделал попытку изобразить картину бытовых условий, в каких будет жить человек в XXX веке. Эта поэма, как говорил сам Маяковский, носит шуточный характер. Однако она небезынтересна для характеристики того направления, в каком развивались технические замыслы того времени. Картина "Будущего быта" отталкивается от сатирического изображения настоящего, то есть жизни в коммунальной квартире, где весь день звонки, где отмахиваешься от выселения какой-нибудь бумажкой из Кубу, где в ванне развешено белье и т. п. Наш сегодняшний быт, как его называет Маяковский, - это "наш сардиночный унылый быт". Завтра все будет по-другому - ни ребячьего писка, ни тесноты, ни развешенного стираного белья и т. п. И поэт дает несколько картинок такой будущей жизни. Вот: "Утро", "Полет", "На работу", "Труд", "Обед", "Занятия", "Игра", "Вечер" и т. п. На работу вежливо будит радиобудильник, бреет "электросамобритель" и т. п. Везде действуют кнопки. Нажимаешь кнопку - появляется ванная, другую - чайный стол, третью - самолет сложился сам собой и т. п. Все передвижение происходит по воздуху. Отсюда отсутствие всякой толчеи, которую ненавидел Маяковский. Люди влетают прямо в окна. Рабочий день четырехчасовой. Все равны. "И сапожники и молочницы" - все гении. Сметана делается из облаков. Если солнце зашло во время игры, то его можно догнать. Кафе тоже в воздухе, миллионы столиков.
Пей и прохлаждайся позвони только. Безалкогольное. От сапожника и до портного - никто не выносит и запаха спиртного. Больному рюмка норма, и то принимает под хлороформом.
Все эти сцены, повторяю, нужно рассматривать, по выражению автора, как написанное "ради шутки". В. Маяковский в этом стихотворении иронически изображает авиамилицию, смеется над современными пиджаками и брюками и пишет, что, "откровенно говоря, футбол - тоска. Занятие разве что - для лошадиной расы". Но есть в этом стихотворении и серьезное: оно в том, что "кнопочная цивилизация" только для того и будет создана, чтобы освободить человека от мелких повседневных забот. Техника-слуга человека. Любопытно, что у Маяковского - повторяю - вся будущая жизнь должна будет происходить в воздухе, над землей. Там больше простора. Нет скученности городского быта. Машины управляют искусственными тучами. Дождь по надобности будет без града и т. п. У Шолохова в первой книге "Поднятой целины" Давыдов, встречая казачьего мальчишку Федотку, который щеголяет в отцовском картузе, думает при этом, что Федотка лет через двадцать будет электроплугом наворачивать вот эту землю. "Ему-то уж, наверно, не придется так, как мне пришлось после смерти матери: и белье сестренкам стирать, и штопать, и обед готовить, и на завод бегать... Счастливые будут Федотки, факт!"- думал Давыдов, обводя глазами бескрайнюю, нежно зазеленевшую степь. На минуту он прислушался к певучим засвистам жаворонков, посмотрел, как вдали, согбенный над плугом, ходит плугатарь, а рядом с быками, спотыкаясь, идет по борозде погоныч, - и вздохнул полной грудью: "Машина будет все тяжелое работать за человека... Тогдашние люди позабудут, наверное, запах пота... Дожить бы, черт его подери!.. Хоть посмотреть бы!" О будущем человеке размышляет и К. Федин и Л. Леонов (в романе "Дорога на океан"). А. Фадеев в "Разгроме" устами Левинсона высказывает думы о моральном существе человека, об очищении человека от глубокой неправды перед самим собой, въевшейся в душу человека в классовом капиталистическом обществе. Вспомним внутренний монолог Пташки из "Последнего из удэге" или Кошевого и Лютикова из "Молодой гвардии". Алексей Толстой писал, что человек - цель наших усилий. Но нравственный пафос не может быть отделен от реальных исторических условий, от реальных противоречий, с какими связано рождение нового человека. Эта историческая реальность, эти противоречия - решающий фактор воспитания человека. Сюда входит и техника, и взаимоотношения человека с техникой. В аспекте наших представлений о будущем - это громадная область. Она подлежит специальному разбору не здесь, где я хочу говорить только о самом человеке. Но и здесь следует все же заметить, что научно-технические открытия - это не есть такая область, как думают иные, от которой можно просто отвлечься, сбросить со счетов, выключить из круга обсуждения о будущем человеке, подобно тому как мы выключаем лампочку в комнате, повернув выключатель. И наука и техника связаны с промышленностью, в своем развитии имеют свою логику и в известной части имеют необратимый характер. Если человек считает, что людям жилось счастливей, красивей, проще и спокойней, когда ездили на лошадях и обедали при свечах, - это не значит, что мы сегодня можем вернуться к такому порядку вещей. В развитии техники, повторяю, есть своя необратимость. Есть свои объективные противоречия во взаимоотношениях человека с техникой, независимые даже от социального строя. А ее стремительное, поистине "ракетное" развитие в последние десятилетия, по выражению Нильса Бора, бросает вызов далеко не совершенной во многих отношениях анатомической и нейрофизиологической организации человека. Однако, как справедливо замечает Нильс Бор (в статье "Атомы и человеческое познание", 1955), богатые обещания атомного века и устранение связанных с ним и новых опасностей может быть решено "только сотрудничеством всех народов, основанным на общем понимании необходимости содружества людей" (12). Особые задачи, которые встали перед человечеством, когда люди почувствовали, что машины являются не только их рабами, то есть "членами общества", соседями, с которыми нужно как-то считаться, - эти обстоятельства были сформулированы еще более ста лет тому назад Карлом Марксом, который писал, что человек не хочет быть "придатком машины". Энгельс писал, что "подобно тому как в прошлом столетии (то есть в XVIII столетии. - К.З.) крестьяне и рабочие в мануфактурах изменили весь свой образ жизни и стали совершенно другими людьми, когда оказались вовлеченными в крупную промышленность, точно так же общее ведение производства силами всего общества и вытекающее отсюда новое развитие производства будет нуждаться в совершенно новых людях и создаст их" (13). Это справедливая мысль. Продолжая ее, мы можем сказать, что подобный процесс развивался и в XIX веке, и тем более в последние десятилетия нашего века. Научно-техническая аппаратура наделена также своеобразной организующей силой. Она воздействует на людей. Она может раздражать или привлекать. Она также порождает, говоря словами Энгельса, совершенно других людей, которые вовлечены в громадную отрасль науки. Наука же, по свидетельству Программы КПСС, стала производительной силой общества. Нельзя бросить незаконченную плавку в мартене или домне, чтобы не заклинить их. Нельзя бросить на полдороге начатый лабораторный опыт. Логика научной и технической работы повелевает нами. Эта зависимость и поведения человека, и его морали, и уклада его жизни не только от социальных условий, но и от научно-технических изобретений, все это давно получило свое отражение в литературе. В рамках развития капиталистического строя об этом писал раньше, например, лорд Литтон в романе "Грядущая раса" (1870) или Самюэл Батлер в романе "Эреуон" (1872), которому ответил своим романом Уильям Моррис. Батлер писал о том, что "слуга незаметно превращается в хозяина; уже сейчас достигнута такая стадия, когда человек будет очень страдать, если он вдруг лишится услуг, оказываемых машинами". "Книга машины" Батлера так же, как и книга Беллани "Через сто лет" (более известная под именем "В 2000 году"), предлагает выход на путях государственного коммунизма и на базе национальной централизации, доведенной до предела. Именно эти идеи и вызывали особенные возражения Морриса. В наше время утопии, в которых описывается грядущее перенасыщение человеческой жизни машинами, за рубежом появляются в значительном числе. Особенно в США. Поэт прошлого века, которого цитировал Кропоткин в своей "Этике", писал:
