Я подумал о том, что мрачные мысли не покидают меня с той самой минуты, когда прочел в газете сообщение из Женевы, и в эти часы меня не покидало ощущение пустоты, торричеллиевой пустоты, как сказал бы Анатолий Власенко: ни одной светлой идеи, способной указать пусть неверный, пусть тяжкий и крутой, но путь к цели, утраченный так трагически неожиданно.
Таможенные формальности действительно выглядели формальностью, вежливый, просто-таки тающий в улыбке служащий, даже не взглянув на выставленный на оцинкованный помост чемодан, тиснул штампик на декларацию. Несколько дольше длилась процедура у иммиграционного поста - сидевший за барьерчиком полицейский внимательно сверил фото в паспорте с личностью, стоявшей по другую сторону барьера, затем бросил быстрый взгляд куда-то внутрь своей кабинки и тут же возвратил мой паспорт. Проходя мимо пограничника, я не утерпел и заглянул вовнутрь и обнаружил афишку с десятком-другим цветных фотографий мужских и женских лиц и четкую надпись сверху - "террористы", и мне стал понятен взгляд полицейского, сверявшего мой портрет с имевшимися у него в "досье"...
Дейв Дональдсон увидел меня первым и ринулся вперед, расталкивая спешащих навстречу людей.
- Хелло, Олег! - кричал он, пробиваясь через плотные ряды тележек, груженных спортивным багажом - объемистыми баулами, связками копий и пластмассовых шестов, разобранными велосипедами, колесами в плотных чехлах, огражденными от постороннего взгляда пеналами с оружием, и другими знакомыми и незнакомыми атрибутами предстоящих состязаний.
Он накинулся на меня с такой искренней страстью и радостью, что я без труда догадался - его шеф в Лондоне начал отсчет "предстартового" времени, и Дейв увидел во мне ту самую палочку-выручалочку, коей ему так недоставало здесь, в Сеуле. Он, кажется, еще не догадывался даже, что я пуст, как банка из-под пива, путавшаяся под ногами пассажиров.
- Хелло, Дейв! Как идут Игры?
- О, боже мой, полный хаос! Одни крутят педали с дикой скоростью, даже лопаются спицы, другие тянут вверх стальные колеса с таким неистовством, что едва не лопаются жилы, повсюду только и разговоров о килограммах да секундах. В этом могут разобраться разве что люди Гиннеса!
Я невольно рассмеялся: до того потерянно выглядел здесь, в Сеуле, Дейв Дональдсон, гроза лондонских полицейских участков и таинственного дна, где совершаются самые загадочные и страшные преступления.
- Нет, мистер Олег Романько, - снова перешел Дейв на официальный тон, что свидетельствовало о его полной покорности и преданности этому самому "мистеру" из Киева, что стоял перед ним в новеньком блайзере, сработанном специально для гостя Олимпиады знаменитым Михаилом Ворониным, закройщиком с дипломом ученого, и не решался признаться англичанину, как тщетны его надежды. Правда же, до которой он доискивался, взлетела в воздух вместе со взорванной лабораторией несчастного Мишеля Потье.
Словно почуяв неладное, Дейв, заглядывая мне в глаза, задавленным тоном спросил:
- Но ведь мы будем заниматься другим делом, да, мистер Олег Романько?
И столько в его голосе послышалось муки и надежды, что я смалодушничал и бодренько выпалил:
- Еще бы! Со спортом мы разберемся, это бесспорно, вот не прозевать бы настоящее дело.
- Нет! - решительно заявил Дональдсон и повторил: - Нет, не прозеваем!
Кажется, он сам испугался своего слишком уверенного тона, потому что, еще не увидев моей реакции, суеверно поспешил сказать:
- Вы располагайте мной, Олег. Да и кошелек мой - к вашим услугам, не знаю, куда деньги девать. В олимпийской деревне прессы - бесплатный завтрак таков, что на целый день хватает...
3
Центр аккредитации устроился на противоположном конце деревни, и нам довелось таки попотеть, по очереди таща мой набитый разными разностями от переносной пишущей машинки "колибри", неизменной спутницы моих путешествий, до нескольких папок с вырезками, книгами, тремя бутылками "горилки" с перцем, набором консервов на всякий случай! - словом, джентльменским набором советского журналиста, выезжающего за кордон.
На контрольно-пропускном пункте Дейв сунул свою аккредитацию в специальный прибор, считывавший магнитный код, начисто исключавший возможность подделки документа, а мою предварительную аккредитацию внимательно изучили, сличив фото с оригиналом, вспотевшим, как загнанная лошадь, и лишь после этого мы проникли вовнутрь. Спустились по широкому проходу в подземный зал, где рядом с пустым в этот час рестораном разыскали вход в задавленную низким потолком комнату, где и происходил процесс выдачи олимпийских документов.
Когда новая "ладанка" с цветной фотографией повисла на тонком шнуре на груди и я взялся осматривать содержимое белой сумки с олимпийскими кольцами - подарок Оргкомитета прессе, ко мне неслышно подплыла смазливенькая тоненькая девчушка в розовом костюмчике и на ломаном русском вежливо поинтересовалась:
- Мистер Олех Романко?
- Он самый.
- Для вас оставил записку, пожалуйста, взять, благодарью вам. - С низким поклоном девушка протянула мне твердый конверт из белой бумаги, на котором каллиграфическим почерком по-русски было выведено: "Олегу И. Романько, СССР, Украина, Киев".
Дональдсон молча наблюдал за нашими переговорами, и мне почудилось, в глазах его вспыхнул охотничий азарт, - он, наверное, подумал, что я получил важную весточку, которую и он ждал с нетерпением.
Я вскрыл запечатанный конверт, и моя догадка подтвердилась - послание от Алекса Разумовского.
"Дорогой Олег! Был огорчен, что не встретились на открытии Игр - что за королевское зрелище, ничего подобного мне видеть не доводилось! Пытался дозвониться в Киев, но, увы, безрезультатно, что, однако, не свидетельствует о наличии враждебности к вашей стране в Сеуле. Больше того, ты сможешь лично убедиться - к русским и к СССР здесь почти благоговейное отношение. Это меня поразило в самое сердце! После сорока лет вражды и сбитого вашей ракетой "Боинга", по сей день остающегося кровавой раной в сердцах этих добрых людей, встретить такое отношение необъяснимо. Но потом я понял, в чем дело, - ведь Сеул-то освобождали от японцев, чинивших здесь страшные злодеяния, солдаты Красной Армии. О, боже праведный, где только не лилась русская кровушка!
