Внезапно по стадиону словно легкий ветерок пронесся - из прохода появился фаворит, Джон Бенсон собственной персоной, в сопровождении двух мужчин в одинаковых белых тренировочных костюмах. Один был повыше и постарше, на груди у него болтались сразу два черных электронных секундомера, лицо его наполовину скрывал козырек высокой синей фуражки, второй был пониже, явно борцовского или боксерского типа, эдакий увалень, коему штангу таскать, а не легкой атлетикой увлекаться. Впрочем, его роль вскоре прояснилась: он был подручным тренера Бенсона - носил за ним складной стульчик и вместительный синий "адидас", забитый, судя по оттопыренным бокам, разной амуницией. Он же что-то наливал из термоса в красные пластиковые стаканчики и подавал Бенсону.

Джон размялся, сделав три полных круга по дорожке. Там, где он пробегал, участники переставали заниматься своим делом и наблюдали за ним. Потом здоровяк отмассировал бедра и голени Джона, протер толстым полотенцем спину и грудь спринтера. Бенсон сделал еще пару ускорений метров по 50-60 и легко, как мне показалось, пронесся по стометровке. Его бег доставлял ни с чем не сравнимое удовольствие: у меня возникло ощущение, что это я сам так же силен и быстр, так совершенен и красив.

- Когда глядишь на такого, как Бенсон, - созвучно моим мыслям, взволнованно выпалил Саня, - кажется, что ты сам - рекордсмен.

- Наверное в этом и есть привлекательность большого спорта - человек ощущает собственную силу, словно прикасается к своим основательно забытым первоистокам.

Появились телевизионщики с камерами и целым сонмом сопровождающих помощников. Бенсон по их просьбе брал старт, сделал финишный рывок, ложась грудью на невидимую ленточку, которую давно заменил луч лазера. Они фиксировали на пленку, как он разговаривал с тренером, как снимал и надевал шиповки, как пил из красного стаканчика, как улыбался своими ослепительно белыми зубами. Глядя в объектив, отвечал на вопросы репортера с микрофоном в руке, затем к камере подошел тренер и стал быстро говорить, азартно размахивая руками.

И тут у меня перехватило дыхание. Я поднялся и сел, сдерживая вдруг загрохотавшее в груди, болью отдавшись в висках, сердце. Я не верил своим глазам, это было наваждение, потому что такого не могло просто быть!

Из подземного прохода, откуда появляются и где исчезают, направляясь в раздевалки, спортсмены, вышла - нет, выплыла... Кэт. Это была она, я узнал бы ее за километр, потому что все - походка, чуть вздернутый острый подбородок, слегка наклоненные вовнутрь плечи, эта осиная талия и грудь секс-бомбы, - отложились в моей памяти не только потому, что имел возможность наблюдать за ней вблизи продолжительное время, но и - пусть простит меня Наташка! - потому, что она волновала своей совершенной женской красотой...

Кэт...

Я растерянно оглянулся по сторонам, ища глазами Келли или Питера Скарлборо, но, конечно же, не обнаружил никого, даже отдаленно напоминающего одного из моих лондонских знакомцев.

Кэт приблизилась к живописной группке, где в центре красовался Джон Бенсон и присутствующие немедленно обратились к девице, а сам Джон просто-таки рот разорвал в приветливой улыбке. Кэт мило помахала рукой, и телевизионный репортер что-то спросил у нее, бросив интервьюировать Бенсона. После коротких переговоров Кэт "вошла в кадр", держа в руках две каких-то цветных коробки, и обе камеры "съехали" с Бенсона и устремились на нее. Кэт чтото говорила, и я с трудом усидел на месте, чтоб не ринуться вниз, поближе к съемке, и услышать, о чем она ведет речь. Понятно было только одно: Кэт что-то рекламировала. Попозировав перед камерой, она протянула спортсмену одну из коробок и Бенсон поднял ее над головой, всем своим видом и поведением демонстрируя беспредельную радость и счастье.

- Сань, у меня к тебе просьба, сходи-ка вниз и разузнай, когда будут передаваться эта реклама с Бенсоном, пригодится для репортажа, повернулся я к Лапченко, едва сдерживая дрожащий от перевозбуждения голос.

Мой приятель не заставил себя упрашивать и вскоре уже крутился возле съемочной группы, потом вдруг заговорил с Джоном и тот закивал в знак согласия головой. Саня что-то деловито записал в черный блокнот, выданный при аккредитации, им почему-то заинтересовался телевизионщик и направил на него свою камеру. Саня теперь уже интервьюировал тренера Бенсона (Лапченко в совершенстве владел английским - закончил переводческий факультет Киевского госуниверситета). Ну и парень, с восхищением подумал я, на ходу подметки рвет.

Когда Лапченко возвратился, он был преисполнен уважения к собственной персоне.

- Ладно, не раздувайся, как лягушка, лопнешь, - шутливо охладил я Саню, в душе позавидовав легкости, с коей он обрел уверенность в совершенно новой для него обстановке. - Что там? Извини, искренне поздравляю с крещением - взять интервью у Бенсона, да еще и бесплатно, это редко кому удается!

- А что! Когда узнали, что я - советский журналист, заговорили охотно. Больше того, этот Гарри Трумэн, ну тренер Бенсона...

- Не Трумэн, а Трамбл...

- Я шучу, знаю, Трамбл. Словом, он сказал, что единственный соперник, с кем должен считаться Джон, - это Федор Нестеренко. Бенсон, веришь, согласился и даже головой кивнул. Вот это номер, а!

- Ну, а чему удивляться - Федя не подарок даже для Бенсона. Итак, что там было, ну, в руках у той красотки?

- Мистер Романько, скажу я вам - это человек! Я чуть язык не проглотил...

- Ближе к делу! Что?

- Я не рассмотрел, какие-то укрепляющие витаминные пилюли для умственно недоразвитых детей! Бенсон рекламировал их и, кстати, бесплатно. Сегодня по второй программе, кажись, спутниковой, в 11:30 покажут этот сюжет... А Бенсон, ты знаешь, он ушлый парень, за словом в карман не лезет. Когда я его спросил, надеется ли он победить в Сеуле, без обиняков, без разных там экивоков, присущих спортсменам, когда речь зайдет о сопернике, выложил, что Льюис, что тут спорить, великий спортсмен, но его время прошло, и он слишком изящен для того, чтобы бегать так быстро... Но он, Бенсон, уважает Льюиса, как самого великого, после Оуэнса, бегуна, и рад тому, что Карл согласился участвовать в Кубке, ведь они уже более года не встречались на дорожке... Слышь, Олег, у меня, считай, репортаж готов... и наша газета, ты знаешь, выходит утром...