- Шестой, - ответила Геля. Волнение прошло, она уже смотрела на незваную гостью внимательно и спокойно.
- Шестой, - задумчиво повторила Галина Васильевна.
Геля усмехнулась и спросила вдруг, глядя прямо в глаза:
- Зачем вы пришли?
Галина Васильевна засмеялась и развела руками:
- Ну, как же, Ангелина Георгиевна! У Илюши братик будет или сестричка, а вы говорите - зачем? Можно я присяду? - И, не дожидаясь разрешения, опустилась в кресло напротив. - Я ведь с самого начала про вас знаю, хотя мне никто не говорил. Даже день назвать могу! А знаете, как я это поняла? У нас с Володей вдруг все наладилось с сексом. То почти уже не было, а то... Стараться стал, чтобы не заподозрила... - Галина Васильевна засмеялась и поправила прическу. Так что я вам, в некотором смысле, даже благодарна... И я вас прекрасно понимаю, сама была любовницей, правда, только один раз...
Геля тоже села в кресло и неожиданно жестко сказала:
- Я не считаю себя ничьей любовницей.
Галина Васильевна махнула рукой.
- Э-э, Ангелина Георгиевна, если бы мы были теми, кем себя считаем... Тогда бы все были бы принцами и принцессами и жили бы при коммунизме... - Она вздохнула, оглядывая спальню и поинтересовалась: - У вас шторы фирмы "Этуаль"?
Геля равнодушно пожала плечами.
- В чем, в чем, а в скупости Владимира Ивановича обвинить нельзя, закончила свою мысль Галина Васильевна.
- Я ни о чем его не просила, - раздраженно проговорила Геля.
Галина Васильевна понимающе улыбнулась, поднялась и, прохаживаясь по комнате, заговорила:
- Вы все делаете правильно, Ангелина Георгиевна. У Печенкина просить нельзя - не даст. А если ничего не просить - даст все. Он же ребенок, мальчишка: кино, семечки, рука на колене... Как женщина женщину вы меня понимаете. Я после Илюши все аборты делала втайне от Володи. Он еще детей хотел, а я не хотела. Я ведь хорошо знаю, что это такое - много детей. Нас в семье трое было, три сестры, как у Чехова, я - самая старшая. Сначала меня одну родители любили, потом Валя родилась, на нее переключились, а уж когда Катя, я вообще изгойкой стала. Но тут и Валюха уже меня поняла. Дело до того дошло, что мы Катьку хотели убить, не помню уже, почему не убили... Я просто не могла себе представить, что буду кого-то после Илюши любить! Вот и делала аборты. А одного передержала, некогда было все, так его на шестом месяце вычистили - вот как я Илюшу любила... Я ради него на все пойду.
- Уходите! - каменея лицом, потребовала Геля. - Слышите - уходите!
Галина Васильевна не услышала, посмотрела на часы, покачала головой и воскликнула:
- Ой, мне пора! Мне моих мужиков кормить надо! Было очень приятно с вами познакомиться. Да не провожайте вы меня! Спускаться, потом опять подниматься в вашем-то положении...
Однако Геля проводила незваную гостью до самой двери, не находя в себе сил для вежливой улыбки, все больше каменея лицом.
Входная дверь была приоткрыта. Галина Васильевна посмотрела на Гелю, потом на дверь, потом снова на Гелю, улыбнулась и негромко пропела:
Не запирай-айте ва-шу дверь,
Пусть будет две-ерь откры-ыта.
- Да? - спросила она.
Геля закусила губу.
А Галина Васильевна засмеялась звонким счастливым смехом и ушла.
Оставшись наконец одна, Геля торопливо закрыла дверь на все запоры, обессилено привалилась к ней спиной, обхватила живот руками, и лицо ее исказилось в приступе страха.
XXV. А кто говорит, что актуален?
1
- Стой! - неожиданно заорал Печенкин, водитель резко нажал на тормоз, "мерс" встал, и сзади, заюзив, в него чуть не въехал "субурбан". Пока выскакивали ошалелые охранники, Владимир Иванович уже стоял на тротуаре, широко расставив ноги, и, сцепив за спиной руки, смотрел в витрину фотоателье. Даже припоздавший Прибыловский с блокнотом и ручкой наизготовку не сразу понял, в чем дело, хотя именно он сообщил Печенкину об этом фотоателье. Но Прибыловский забыл, а Печенкин, когда проезжал мимо, вспомнил...
За большим стеклом витрины висели фотографии, так сказать, отчет о проделанной работе и одновременно реклама, и центральным, самым большим и привлекающим внимание, был групповой портрет трех молодых людей. Портрет удивлял, озадачивал и даже немного пугал. Илья, какой-то узкоглазый и негритянка. Стоя плечом к плечу, они были устремлены вперед и вверх, и в глазах их светилась тайна великого знания. Именно это и пугало, хотя Владимир Иванович вряд ли испытывал страх.
- А эти двое кто? - спросил он секретаря-референта.
- Нилыч сказал, что завтра это будет известно, - ответил Прибыловский.
- А где Нилыч?
- Повез вашего друга к вам домой.
- Да, я помню. - Печенкин мотнул головой и стал прохаживаться взад-вперед вдоль витрины, ведя с собой неслышный, но видимый диалог: он то пожимал плечами, то разводил руками, то прятал их в карманах и все вглядывался в фотопортрет - удивленно, растерянно, смущенно. Владимир Иванович не понимал. И, видимо, из-за этого своего непонимания он подхватил вдруг с земли половинку кирпича и, размахнувшись, изо всей силы запустил ее витрину.
Стекло оглушительно зазвенело.
2
Галина Васильевна сильно вздрогнула, от неожиданности чуть не выронив из рук свое вязание, когда снаружи кто-то постучал в балконное стекло.
То был Илья! Он нарочно прижался к стеклу так, что нос расплющился, и улыбался - радостно и возбужденно.
Галина Васильевна кинулась к двери и торопливо открыла ее.
- Илюшенька! Боже, как я испугалась! Но как ты сюда...
- А я... - Илья показал на растущую рядом с балконом сосну.
- Но ты же мог упасть! - воскликнула Галина Васильевна и прижала сына к себе.
- Я не мог упасть, - ответил Илья, высвобождаясь из объятий. - А где дядя Юра?
- Ушел, - ответила Галина Васильевна, стягивая с сына курточку.
- Жалко, - расстроился Илья. - Он интересный собеседник.
- Да. Он интересный собеседник, - согласилась Галина Васильевна и прибавила: - Но он ушел, и я думаю, навсегда. Ты появился очень кстати. Я как раз закончила безрукавку. Тебя никто не видел?
Илья помотал головой.
- Это хорошо. Некоторое время вам с папой лучше не встречаться.
- Я ухожу в подполье, - сообщил Илья.
- Там не сыро? - спросила Галина Васильевна, натягивая на сына свежесвязанную безрукавку.
- Колется, - поморщился Илья.
- Зато тепло. - Она подвела своего ребенка к зеркалу. Безрукавка была белая, а на груди была вышита красным революционная голова Че Гевары. Илья расправил плечи.
- Нравится? Нравится, Илюша? - допытывалась мать.
Илья не отвечал, продолжая смотреть на себя в зеркало.
- А знаешь, кому пришла в голову эта идея? Догадайся! Дашенька Канищева... Она и рисунок нашла. - Галина Васильевна повернула сына к себе, крепко прижала ладони к его щекам и заговорила горячо, глядя в глаза почти в упор: - Даша любит тебя, Илюшенька! Любит так, как сегодня уже не любят! Всем сердцем, всей душой!
- Я коммунист, мама, - сказал Илья и попытался высвободиться, но ему это не удалось: мать сжимала его щеки так крепко, что глаза у Ильи сделались круглыми и смешными, а губы сложились в бантик.
- А разве коммунисты, разве настоящие коммунисты не любили? У Маркса была его Женни, у Ленина - Надежда Константиновна и Инесса Арманд. Коммунисты, Илюшенька, тоже люди! - Галина Васильевна вдруг задохнулась от переполнявших ее чувств и стала осыпать лицо Ильи - глаза, лоб, нос - громкими, крепкими поцелуями...
3
Печенкин сидел один в темном кинозале, смотрел "Бродягу", лузгал семечки, выплевывал шелуху на пол, но лучше ему, похоже, не становилось, та счастливая отключка и не думала приходить. Внезапно что-то затрещало, пленка косо оборвалась и экран стал белым. В зале зажегся свет. Владимир Иванович посидел неподвижно, повертел головой, прислушиваясь к тишине, обернулся, взглянул на окошечко киномеханика, вновь посмотрел на белый экран, после чего сунул в рот два сложенных колечком пальца и пронзительно, по-разбойничьи засвистел. Экран, однако, оставался белым и немым. Тогда Владимир Иванович затопотал по гулкому деревянному полу и завопил дурным голосом:
