Квиллер уловил только общие контуры снимка, но почти догадался, чьё подобие лизнул кот: эта артистическая поза, эти светлые волосы! А теперь он знал! Коки, столь искренняя, столь безоружная, – оказалась способна на двойную игру! Позволила Квиллеру представить ей Дэвида, и дизайнер принял игру – лишь чуть заметно изменился его взгляд. Сыграл ли он джентльмена в импровизированной сценке? Или был предварительный сговор?

Если Коки обманула Квиллера один раз, то, вероятно, обманула его и второй. Не была ли заварушка с эллисоновским домом её работой? Не было ли у неё связей с «Утренней зыбью»?

– Вам этот дом нужен? – спросил шофер, освобождая Квиллера от этих отвратительных видений.

Такси остановилось прямо перед претенциозным особнячком, миниатюрным вариантом тех павильонов, что французские монархи строили для своих фавориток.

Интерьер Сорбоннской студии внушал благоговейный ужас скопищем сливочно-белого мрамора, белых ковров, белой мебели и хрустальных канделябров. Толстый тисненый ковер, казалось, был сделан из меренг. Квиллер ступил на него с осторожностью.

В доме стояла ватная тишина, пока из-за складной ширмы не появилась молодая темнокожая женщина редкой красоты.

– Bonjour,m'sieu[14]. Чем могу служить?

– У меня назначена встреча с мистером Буланже, – сказал Квиллер. – Я из «Дневного прибоя».

– Ah,oui[15]. Мсье Буланже на телефонье с клиенталь, но я доложу о вашем приходано.

Она виляющей походкой скрылась за ширмой, которая оказалась зеркальной, и Квиллер поймал собственное отражение, чопорно оценивающее её удаляющуюся фигуру.

В тот же миг красивый негр с козлиной бородкой широкими шагами вышел из внутренних помещений.

– Хелло, – сказал он с улыбкой. – Я – Джек Бейкер.

– У меня назначена встреча с мистером Буланже, – повторил Квиллер.

– Я он самый и есть, – улыбнулся дизайнер. – Жак Буланже – для клиентов, Джек Бейкер – для родичей и прессы. Пойдемте ко мне в офис, s'lvousplait[16].

Квиллер прошёл за ним в бледно-голубую комнату с плюшевым ковром, бархатными стенами и изящными креслами. Задрав голову, он глянул на потолок, сплошь затянутый складками голубого шёлка, собранного в центре в розетку.

– Мужчина, я знаю, о чем вы думаете , – рассмеялся Бейкер. – Это и в самом деле минувший день. Maismalheureusement[17], это то, чего ждут клиенты. Я из-за этого ослом себя чувствую, но это – заработок. – Глаза его были полны веселья, которое своей лёгкостью начало заражать и Квиллера. – Как вам нравится приёмная? Мы только что закончили её отделку.

– Мне кажется, она что надо, если вам по вкусу сплошное белое, – ответил Квиллер.

– Не белое! – Бейкер преувеличенно содрогнулся. – Это цвет минеральной воды Виши. В нём есть оттенок зелени лука—порея.

– Такого типа дизайн вы и делаете для своих заказчиков? – спросил репортёр. – Мы хотели бы сфотографировать один из ваших интерьеров для «Любезной обители». Говорят, вы делаете множество интерьеров на Тёплой Топи.

Дизайнер заколебался:

– Не хочу, чтобы вам показалось, будто я не расположен сотрудничать, но, vous savez[18], мои клиенты не гонятся за рекламой такого рода. И если совсем начистоту, оформление, которое я делаю на Тёплой Топи, qu'est -ce qu'on dit[19], не стоит освещения в прессе. Я его невысоко ставлю! Все мои клиенты – мещане. Им нравятся стёртые клише, предпочтительно французские клише, да и то худшие. Эх, если бы я мог показать вам дизайн с воображением и бесстрашием… Пусть не слишком большого вкуса, но большой самобытности…

– Плохо дело, – сказал Квиллер. – А я-то надеялся, что мы услышим от вас великосветские имена вроде Даксбери или Пеннимана.

– Жаль, – откликнулся дизайнер. – Искренне жаль. А газетчиков я ценю. Фактически не кто иной, как американский репортёр, и представил меня в Париже первой моей клиентке – миссис Даксбери. – Он удовлетворенно засмеялся. – Не хотите ли выслушать всю эту сумасшедшую историю? C'est formidable[20]

– Валяйте. Вы не возражаете, если раскурю трубку?

Бейкер начал рассказ с явным удовольствием:

– Родился я именно тут, в этом городе, на самом—самом дне, если вы понимаете, что я имею в виду. Каким—то образом я получил образование в колледже и закончил его со степенью бакалавра изящных искусств, которая давала мне право – ma foi! [21]– работать на дизайнерскую студию, развешивая драпировки. Потому—то я сберёг свои гроши и поехал в Париж, в Сорбонну. C'est bien cа[22]. – Лицо дизайнера смягчилось. – И там—то я и был открыт мистером и миссис Даксбери – прекрасной парочкой, котиком и кошечкой.

– А они знали, что вы из их родного города?

– Mais non![23] Ради моды я говорил по-английски с французским акцентом и отпустил эту вот живописную бородку. Даксбсри купили весь этот экзотический наборчик и – хвала им! – пригласил меня оформить их тридцатикомнатный дом на Тёплой Топи. После чего все прочие значительные семьи и возжелали заполучить негра-дизайнера Даксбери из Парижа. Французского акцента я не оставлял, vous savez !

– А долго ли вы хранили тайну?

– Это давно не тайна, но, по правде говоря, скольких бы мы этим смущали? Так мы все и наслаждаемся этим маленьким безобидным divertissement[24]. Я притворяюсь французом, а они – не ведающими об этом. C'est parfait![25]

В офис, неся золочёный поднос, вошла изумительной красоты девушка. На подносе высились изящные чайные чашки, золочёный чайник, лежали ломтики лимона.

– Моя племянница, Верна, – представил её дизайнер.

– Привет! – бросила она Квиллеру. – Дозрели для кайфа? Лимон или сахар? – У неё не было и следа французского акцента. Она была американизирована, очень молода, но наливала чай с аристократическим изяществом.

– А кто делал дизайн на Тёплой Топи до того, как на сцену явились вы?

– Eh bien[26], – криво улыбнулся дизайнер, – это были Лайк и Старквезер.

Он подождал Квиллеровой реакции, но репортёр был мастак скрывать свои чувства за густыми своими усами.

– Вы понимали, что увели у них всех клиентов? – C'est la vie[27]. Клиенты – народ непостоянный. К тому же они – стадо баранов, особенно на Тёплой Топи.

Бейкер был откровенен, и Квиллер решил действовать открыто:

– Как же вышло, что вы не добрались до банковского счёта Джорджа Вернига Тейта?

Дизайнер взглянул на племянницу, а она – на него. Затем Джек Бейкер чарующе улыбнулся.

– В Тейтовой семье были какие-то сильные переживания, – осторожно сказал он. – Pourtant[28] Дэвид Лайк сделал славную работенку. Я бы ни за что не использовал в холле эти полосатые обои, да и лампы там самые невероятные, но Дэвид постарался вовсю. – Лицо у него переменилось, выразив печаль – то ли подлинную, то ли притворную. – И вот теперь я потерял лучшего своего конкурента. А какой в игре интерес, если нет соперничества?