Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Французские летчики слушали меня внимательно, но у меня осталось ощущение, что их внимательность - это, скорее, признак вежливости, воспитанности. Я почему-то не был уверен в том, что они понимают справедливость моих замечаний в сугубо профессиональном смысле. Тогда на глаза мне попался валявшийся под ногами березовый веник. Подняв его, я выдернул прутик и переломил его пополам. Летчики посмотрели на меня с удивлением. Поломав прутик, я дал одному из них веник и попросил переломить его целиком. Летчик старался, но из этого ничего не получилось. Французы заулыбались: слишком наглядным оказался пример, почерпнутый из старой русской сказки.

...После Жана Тюляна командовать "Нормандией" стал его друг майор Пьер Пуйяд. Уже в июле мы получили директиву о переходе "Нормандии" на положение полка. Тюлян об этом не успел узнать. С августа "Нормандия" во всех сводках и донесениях стала именоваться Первым отдельным истребительным авиаполком.

Пьер Пуйяд принял командование в тяжелые для "Нормандии" дни. Он был хорошим боевым летчиком, чрезвычайно волевым, целеустремленным человеком. На фронт Пуйяд добирался фантастически сложным путем. Вообще пути, которыми добирались французские летчики в "Нормандию", могли бы стать сюжетной основой для многосерийного приключенческого фильма. А Пьер Пуйяд перекрыл все рекорды. И вот, едва он начал воевать, ему цришлось заменить погибшего друга, командира. Это была большая ответственность. Заменить Жана Тюляна было нелегко.

Как летчик-истребитель Тюлян был выше всяких похвал. Он привлекал всех своим обаянием, влюбленностью в авиацию, неукротимым бойцовским духом. Машины и самолеты - это было для него всем. Тюлян был летчиком по природе, в этом была сама его жизнь. "Когда я встретил его в Хатенках,- писал о своем друге Пьер Пуйяд,- он был все тем же человеком полным благородства и прирожденным истребителем. Его нельзя было вообразить в другой роли. Он умел заражать боевым духом вею нашу маленькую группу. Свою репутацию мы завоевали во многом благодаря ему.

Он жил на самом аэродроме в двадцати метрах от своего "яка", а не в Хатенках. Когда нас в три часа утра привозили к самолетам, мы находили его свежим, отдохнувшим, с небольшим насморком, но по-прежнему неутомимого, не знающего ни физического, ни нервного утомления. Он прилетал - улыбающийся, отдохнувший. И вроде бы снова готов был лететь.

Когда наступление было в разгаре, он завидовал тем, кто в нем участвовал, и казался несчастным, когда бои утихали. У него снова поднималось настроение, когда приходилось летать по три-четыре раза в день. Он даже просил переведи его в другой сектор, когда бои уже шли в других секторах, а у нас еще было затишье, и он опасался, что это затишье - надолго. Можно ли удивляться тому, что он погиб? У него была репутация безрассудно смелого и удачливого летчика, а это не могло продолжаться вечно. Его звезда - такая яркая - не могла гореть долго. 17 июля под Орлом его ангел-хранитель покинул его. Но он успел испытать удовольствие, увидев, как треснул немецкий фронт. Я видел его в последний раз после того, как он сообщил, что на него кинулось много "Фокке-Вульфов-190". Между нами почти в чистом небе прошло небольшое белое облачко, пропитанное солнцем, которое скрыло его навсегда. Кроме де Форжа, которому, как и мне, было 32 года (но он не имел большого опыта летчика-истребителя и к тому же страдал от последствий ранения в ногу. - Г.З.), у нас не было летчиков, которые могли бы возглавить "Нормандию". Всем остальным было по 22-23 года. Они прекрасно летали, но пока не могли быть командирами. Генерал просил, чтобы я летал только с его разрешения. Он сказал, что наступление приближается к концу и что он собирается дать нам несколько дней отдыха в ожидании пополнения, о котором уже был проинформирован"...

Капитан Поль де Форж внешне выделялся среди своих товарищей. Он был высок, светловолос, нетороплив в движениях, тогда как его товарищи были более подвижны, более эмоциональны в проявлении чувств и более непосредственны в общении. Манера общения с людьми, образ мышления де Форжа - все характеризовало его натуру как натуру исследователя, человека с философским складом мышления. Он очень мало походил на летчика-истребителя. Казалось, он пришел к решению стать истребителем умом, а потом подчинил этому и саму свою натуру. Еще до прибытия в Советский Союз он получил ранение. С тех пор слегка прихрамывал и по аэродрому ходил с палочкой.

Де Форж много читал. Даже в тех условиях он читал помногу, как человек, для которого чтение давно стало потребностью. Я бы ничуть не удивился, более того, посчитал бы это закономерным итогом, если бы де Форж - останься он в живых - после войны написал серьезную книгу о борьбе с фашистами на советско-германском фронте, о своих друзьях - французских и советских летчиках. Несколько раз, когда я бывал в расположении "Нормандии", мы подробно с ним беседовали, и я удивлялся широте его взглядов, кругу тем, которые его интересовали. Де Форж смотрел с перспективой, выходя за рамки своего времени, он пытался прогнозировать, как изменится мир после войны...

По вполне понятным причинам мы не навязывали французским летчикам своих политических взглядов. Наши взаимоотношения строились на взаимном уважении и взаимном доверии, которые складываются между боевыми товарищами.

В то же время интерес французских летчиков к нашей жизни был естественным. Особый интерес они проявляли к содержанию нашей партийно-политической работы, а мы охотно поясняли ее цели и задачи.

Однажды, помню, шел я с Пуйядом, и вдруг он заметил, что техники самолетов "Нормандии" собрались на краю аэродрома и что-то оживленно обсуждают. Это было в те дни, когда по совместной договоренности мы заменили французских техников советскими. Инженером полка "Нормандия" стал капитан Сергей Агавельян, ранее бывший инженером эскадрильи в 18-м гвардейском полку.

- О чем они говорят? Почему они собрались все вместе? - спросил Пуйяд.

Технический состав полка проводил открытое партсобрание, посвященное вопросам улучшения подготовки материальной части.

Пуйяд проявил большой интерес к собранию. А когда в числе выступающих он увидел своего механика, любопытство его было подогрето в высшей степени.

- Мой механик - коммунист? Что он такое говорит?

- Вероятно, о том, как лучше и быстрее подготовить самолет к вылету,отвечал я.

- Мой генерал, нельзя ли нам подойти поближе, послушать?

И командир французского полка прибавил шаг, чтобы услышать, о чем на партийном собрании говорит его механик.

Мы подошли к поляне, и Пуйяд выслушал предложения механика.

- Да он же дело говорит! - почти закричал командир "Нормандии". Я едва сдержал улыбку. - Он говорит все правильно! Можно мне к этому добавить несколько замечаний?

Пуйяду было дано слово, и он выступил с предложениями знающего и заинтересованного человека, которые были приняты к сведению и одобрены. Но сам факт, что он не просто выступал на совещании технического состава, а что выступал "на партийном собрании коммунистов", сам этот факт не сразу был им воспринят, и на обратном пути Пуйяд не то констатировал, не то спрашивал у меня:

- Мой генерал, я выступал на партийном собрании?!

Ему все не верилось... Разговаривая с французскими летчиками, я часто думал: до чего же бывает красив и внутренне раскрепощен человек, когда знает, что борется за правое дело! Эта раскрепощенность духа, эта моральная чистота позиции, которую каждый из летчиков "Нормандии" осознавал ежедневно, рождала в них те силы, которые помогали им преодолевать опасность и облегчали нелегкие думы о своей порабощенной стране. В них словно вливалась часть той силы, которая сделала непобедимым наш народ. Я думаю, этой силы оставшимся в живых хватит до конца их дней.

20-й истребительный авиаполк вошел в состав 303-й авиадивизии в марте сорок третьего года.

Можно довольно долго объяснять, чем хорошо подготовленный полк отличается от неподготовленного, можно многое сказать о том, что составляет силу полка, но все это лишнее. Для бывалого командира во время войны достаточно одной-двух характерных деталей, чтобы сразу понять, какая именно часть направлена в его подчинение.

48
{"b":"45501","o":1}