Даешь симфонию скрежета металла каждому – бесплатно и без смс.

Даешь Конец света в стиле панк-рок.

Даешь вечеринку с взрывчато-алкогольными коктейлями по рецепту Че Гевары – три четверти бензина плюс четверть масла.

Даешь отрезвляющий пинок под зад современному человечеству, залипшему в свой смартфон.

Паника. Страх. Рок-н-ролл.

Вот чего хочет Кир.

Мы с Киром находимся на крыше заброшенного часового завода на окраине Москвы. Отличная площадка для наблюдения за концом света. Или для вынесения смертного приговора. Шершавый рубероид, на котором мы когда-то играли в футбол, наверняка уже отпечатался узором на моих коленях.

План Кира по устранению Системы довольно прост.

Ацетон и перекись водорода необходимы для триперекиси ацетона. Это инициализирующее взрывчатое вещество, использующееся в самодельных детонаторах. В своем составе не содержит нитрогрупп, поэтому не обнаруживается поисковыми собаками.

Засунь это добро в картонную коробку из-под обуви и иди творить величайшее волшебство из книжек про Гарри Поттера.

Сегодня умрет Старый Мир, но я жалею только о розоволосой Еве. Именно из-за нее я сейчас и готовлюсь получить пулю.

Ева. Где же она теперь?

– Ты что, плачешь? – спрашивает меня Кир.

– Это все пыльца, – говорю я дрожащим голосом и вытираю глаза окровавленным рукавом.

– Мне жаль убивать тебя, Попрыгунчик, – говорит Кир. – Но ничего не поделаешь, ведь ты сам вырыл себе могилу.

На самом деле могилу мне вырыли Сид и Тоторо, одни из первых террористов-учеников. Но сейчас я не в том положении, чтобы придираться к словам.

Я стою на коленях, склонившись перед Новым Богом, и жду смерти, потому что не должен мешать его заключительному аккорду систематического уничтожения Системы. Я уже променял свое место в Новом Мире на розоволосую Еву. Я предатель. А место предателя – в яме на вонючем пустыре у заброшенного часового завода.

На дуло пистолета опускается большая оранжевая бабочка. Я свожу глаза в кучку, но все равно не могу ее рассмотреть. Стоит попросить Кира отвести пистолет подальше от моего лица.

Вот-вот наступит Великое Ничего. Старый Мир вот-вот рухнет. Вселенский Хаос расцветет бутонами битых стекол под окнами спальных районов. Тысячи ребят с красными глазами оседлали птеродактилей-киборгов и носятся по улицам Москвы с молотками в руках.

Некоторых я знаю в лицо. Это банда «Ураганов». Последние охотники на мамонтов. Строители «Нового Мира». Армия самоубийц, перешедших черту.

Их черные балаклавы. Их окровавленные, разорванные шкуры-костюмы. Их сумасшедшие улыбки. Их мозги, промытые бабочками конопли и ураганами протеста. Им нечего терять и не к чему стремиться. Все их существование сводится к одной единственной цели – снести Старый Мир до основания. Они слепо выполняют приказы Нового Господа Бога.

Быть одним из них – значит быть Стихией. Значит быть Совершенством. Значит быть Свободным.

Кстати о Свободе. Кир говорит, Свобода – это шашка динамита. Чем ее больше, тем веселее.

У Кира 2 тонны такой Свободы. Должно быть, он самый веселый человек на свете.

Повтори.

Как у всякого психа с бритой головой, косящим глазом, собственной примитивной философией, кучей взрывчатки и армией последователей, у Кира есть все необходимое для развития паранойи и мании величия.

– Жаль, что ты не увидишь рождение Нового Мира, Попрыгунчик, – говорит Кир, пожевывая сигарету, – жаль, что ты решил променять меня на эту розоволосую суку.

Кир называет Еву розоволосой сукой, на которую я променял свое место в Новом Мире. Но что бы Кир ни говорил, Ева стала для меня важнее, чем банда «Ураганов», чем весь этот хренов хаос и даже – чем моя собственная жизнь.

Я умру. Старый Мир умрет. А я могу думать только о Ней.

Кир говорит:

– Чтобы обрести свободу реальную, придется отказаться от свободы виртуальной. Я тебе объясню. – Его правый глаз смотрит сквозь меня. Его левый глаз-гуляющий-сам-по-себе смотрит куда-то вбок. – Физический доступ к сети в Москве контролируют всего несколько крупных операторов, которые поставляют трафик остальным операторам поменьше. Представь себе ситуацию, в которой по нелепой случайности все они выбывают из игры.

Тогда почта снова будет доставляться с голубями.

Тамблер-девочки больше не смогут плавить веб.

Вероятно, кто-нибудь не продержится без фотографирования еды и двух суток – выпрыгнет из окна своей хрущевки.

В окружающем мире станет чуть больше дикого, первобытного смысла.

Конец света – нет интернета.

Кир не спешит спускать курок, он склоняется надо мной. Краем глаза я слежу за черной пустотой в жерле пожирающего меня ствола.

– А знаешь, в чем смысл? – шепчет Кир мне прямо в ухо. Я качаю головой. – А нет никакого смысла.

– Ясно, – говорю я, – Убей меня, только не трогай Еву. Разнеси все к чертям, но не трогай ее.

Кир обещает положить нас в одну могилу.

Нет. Только не Еву.

Отправь меня в самое сердце преисподней. Только не трогай Еву. Разорви меня и съешь мое сердце. Только не трогай Еву. Отключи нас от сети и доведи до суицида всех недотраханных тамблер-девочек Москвы. Только не трогай Еву. Принеси в жертву каждого первенца в каждом доме.

Только не трогай Еву.

Не трогай ее.

Выстрел.

Бесконечность момента подвешенного ожидания прерывает пуля, начиненная порохом пополам с крыльями бабочки. Она устремляется в мое сердце, а я закрываю глаза и лечу во мрак.

Я падаю на лопатки и закрываю глаза. Аминь.

И пока титры бегут по холодному рубероиду на крыше заброшенного часового завода, окрашенному каплями моей крови, у меня есть время подумать обо всем, что произошло за этот сумасшедший год. Обо всем, что привело к этому хаосу.

Обо всем, в чем есть частица моей вины.

Все закрутилось и полетело к чертям прошлой зимой, когда я впервые встретил Кира у автомата на углу.

Итак, повтори все с самого начала.

Вернись к прошлой зиме. Вот мне двадцать лет, никого рядом нет, и я провожу свой вечер в однокомнатной клетке на типовом этаже типового дома в типовом спальном районе.

Я еще не знаком с Киром «Ураганом». Я просто несчастный нажиматель кнопок. Я лежу в ванной, наполненной детской пеной пополам с собственной кровью.

Не стану врать, что по жизни я победитель.

По десятибалльной шкале, где 10 – это челюсть Дольфа Лундгрена или дерзкий шпагат Ван Дамма, а 0 – розовый чехольчик для смартфона с наклеечками в руках у недотраханной тамблер-девочки, я оцениваю свой поступок на 2,5. Это приблизительно эквивалентно пакету шоколадного молока с изображением кролика, у которого скручены уши а-ля петля висельника.

Ван Дамм точно не стал бы резать вены в ванной, как педовка.

И Вин Дизель бы не стал.

Ну, может быть, Том Круз.

У моего поступка нет определенной причины, в моей предсмертной записке нет ничего, кроме жалкого нытья и псевдофилософских размышлений о разочаровании в жизни, одиночестве, презрении «ко всем навязанным обществом ценностям и ярлыкам» и прочего дерьма в таком духе. Я удалил все страницы в социальных сетях, я потратил все деньги, я перессорился со всеми знакомыми и собираюсь тихо и спокойно покончить с жизнью: в самый последний раз расслабиться в ванной за просмотром любимого сериала, попивая шоколадное молоко из чашки с жизнеутверждающей надписью «Все к лучшему!».

Сознание постепенно растворяет в пене, молоке и восьми таблетках парацетамола. И я катапультируюсь на луну из подводной лодки, срывающейся вниз с Ниагарского водопада. Или вытянув руки вдоль туловища, отправляюсь в полет над Гранд-Каньоном без парашюта. Бесконечно долгий полет на другую сторону.

Когда лежишь в теплой ванне с детской пеной пополам с собственной кровью, время ползет со скоростью асфальтоукладчика в московской пробке.

По статистике каждые 40 секунд в мире кто-то переходит черту, а я вот уже десять минут топчусь в тоннеле между жизнью и смертью.