Елена категорически отказалась ехать с ним.

Главная причина этой категоричности заключалась в том, что ее старая мать Галина Ивановна не могла и не хотела ехать на чужбину. Оставить ее одну также было невозможно. Галина Ивановна была тяжело больна: неизлечимый артрит, сковавший суставы, затруднял ее передвижение даже по дому.

На улицу же она не выходила уже пять лет. Дочь и внучка часто навещали ее, помогая справляться с бытом.

Вопрос, который бесконечно обсуждался с дочерью, – ее отъезд к отцу. Скоро ей исполнялось шестнадцать, и она собиралась продолжить образование в Израиле. Женя уже посещала какую-то еврейскую общину и изучала иврит в ульпане, специальной школе для желающих выехать на историческую родину.

С нескрываемой гордостью она приносила домой и гуманитарную помощь, получаемую в общине: крупы, сахар, консервы. Это было тем более кстати, что Ефим никакой помощи семье оказать не мог. Хотя он не терял надежды устроиться и забрать свое семейство. Все это пронеслось сейчас в голове Елены; она в очередной раз старалась придумать довод, который отвратил бы дочь от отъезда.

– А ты знаешь, что там девушки служат в армии?

– Знаю, конечно. И необязательно в армии, можно в больнице санитаркой, например, отработать.

Елена привела еще какие-то, на взгляд Жени, неудачные доводы. Девочка отмела их. Ефим, хорошо владеющий пером, красочно описывал в своих письмах дочери преимущества жизни в жаркой, овеянной экзотикой стране. На бумаге эта жизнь выглядела очень заманчиво. Разговор, испортивший настроение и матери и дочери, незаметно прекратился. Елена снова уткнулась в кроссворд, но теперь заполняла клеточки молча.

– Все, закончила! – радостно объявила Женька, нанеся последний мазок.

Роспись красно-черной вазы отдаленно напоминала контрастные картинки Палеха и, несомненно, излучала энергию жизни. Энергию, так необходимую старой матери.

С утра в воскресенье Елена с Женькой были уже у бабушки в спальном районе – Купчино. Общими усилиями накрошили салаты, нарезали колбасы.

Женщины, принадлежащие к трем поколениям одной семьи, сошлись в однокомнатной квартирке, внезапно ощутив тесноту пространства. Обычно стоящий в углу стол-книжка, сейчас выдвинутый на середину комнаты, перед диваном, почти закрыл проход в остальную часть комнаты, где громоздилась деревянная полуторная кровать хозяйки.

Старый полированный шкаф напротив нее крепко держал оборону своего пятачка: сдвинуть его с места ни у кого не было сил. Принесли табуретки из кухни и временно, чтобы не закрывать полностью проход, поставили их под стол. Женька совершала челночные рейсы на кухню, подхватывала подготовленные блюда из рук матери и осторожно переносила их на стол в комнату.

Оформление стола было в самом разгаре, когда раздался звонок, возвестивший о приходе первого гостя, вернее, гостьи. Ею оказалась соседка по лестничной площадке, Зоя Платоновна. Миловидная, «молодая» пенсионерка часто забегала к Галине Ивановне помочь по хозяйству, да и просто поболтать. Она вручила Галине Ивановне подарок – томик с письмами Антона Павловича Чехова. Галина Ивановна, в прошлом преподаватель русского языка и литературы, любила Чехова. Елена тоже разделяла увлеченность матери и творчеством писателя, и его непростой биографией. Чехов, интеллигентный, самоотверженный, страдающий неизлечимой болезнью, прочно захватил воображение Ленышкольницы. А впоследствии даже повлиял на ее судьбу. Галина Ивановна поблагодарила за книгу, но тут же лицо ее озабоченно вытянулось: почему Зоя Платоновна пришла одна? Дело в том, что на этом празднике намечалось свести холостого брата Елены, Шурика, с дочерью Зои Платоновны. Молодая женщина недавно развелась с мужем, и мать ее была обеспокоена судьбой дочери. Елена знала невесту лишь понаслышке: та уехала от матери еще до своего замужества. Однако разведенная дочь соседки, видимо, не тяготилась своим одиночеством и отказалась являться на смотрины.

Едва соседка прошла в комнату, как раздался новый звонок. Елена открыла дверь. На пороге стоял Шурик с букетом белых хризантем. Он поздравил Галину Ивановну, а Елене и Женьке сунул по шоколадке.

– Она еще не пришла? – шепотом спросил у Елены Шурик, заметив, что, кроме пожилой соседки, никого в комнате нет.

Услышав ответ сестры, Шурик разочарованно свесил голову набок: и зачем он только пришел сюда?

Брат, а вслед за ним и отец появились в жизни Елены, когда она уже окончила институт. В НИИ «Магнит», куда она пришла по распределению, и состоялась эта встреча. Однажды лаборатория отмечала какой-то праздник в квартире холостого Александра Святенко, жившего со старым отцом. В суете празднества взгляд Елены неожиданно наткнулся на групповую фотографию, стоящую на комоде: несколько мужчин и женщин, застывших в строгой, официальной позе. Елена вспомнила, что где-то уже видела этот снимок. Да, точно, в альбоме у своей матери. Вот и сама мама, почти в центре группы.

– Это я в институте усовершенствования учителей, – заметил интерес гостьи отец Шурика, высокий костлявый старик с лысой головой. Он ткнул пальцем в фигуру мужчины, застывшего рядом с Галиной Ивановной. – Видите, какой молодой да удалой.

Когда через несколько дней Елена навестила мать, она вспомнила о дубликате старой фотографии и мимоходом поинтересовалась ее историей.

Невинное, казалось бы, сообщение потрясло старую женщину.

Галина Ивановна в смятении отвернулась к окну.

Руки ее припали к глазам. Пальцы бессмысленными круговыми движениями гладили чуть прикрытые веки. Так порой владелец очков протирает запотевшие стекла, чтобы лучше видеть сквозь них. Что хотела разглядеть Галина Ивановна в своем тайном прошлом? Лена с удивлением наблюдала замешательство матери, вызванное таким вроде бы простым вопросом. Наконец небольшую паузу прервал ровный, почти без интонаций голос матери:

– Леночка, на этой фотографии – твой отец, Святенко Павел Афанасьевич.

Лена замерла, не в силах воспринять услышанное. Мать всегда ей говорила, что отец был летчиком и погиб во время тренировочных полетов. Видно, эту красивую легенду она придумала, когда, после полета Юрия Гагарина, главными героями страны стали летчики и космонавты.

– Когда мы познакомились, – продолжала Галина Ивановна, – мне было уже тридцать пять лет.

В то послевоенное время женихов было мало. Учителя, конечно, тоже сплошь женщины. Так что на нормальную семью я уже перестала надеяться.

С Пашей мы познакомились случайно, на курсах повышения квалификации. Он был математик, закончил университет до войны, хотел заниматься наукой. Ты, верно, в него пошла, склад ума у тебя рациональный. Ну вот, а после трех лет солдатской жизни какая наука, да еще ранение у него было тяжелое в конце войны. Так что о науке пришлось забыть. Пошел преподавать в школу. В сороковые много фронтовиков пришло в школу, это сейчас парни эту работу стороной обходят. Да и то сказать, платят учителям смех один. Мы с твоим отцом, разумеется, в разных группах занимались, я же словесник, а он, как я сказала, математик.

Но политзанятия, они для всех были обязательны, шли в общем потоке. В тот год Хрущев осудил культ личности Сталина. У всех в головах страшно что творилось. Ты не представляешь, кем был для нас Сталин. Каждый не задумываясь отдал бы свою жизнь за него. И вдруг такое! А нам, учителям, было важно понять, что говорить своим ученикам.

Вот на одной такой лекции мы с Пашей и познакомились. Он, когда узнал, что я русист, сразу обратился за помощью. Паша разработал особый метод подачи материала. Хотел по своему предмету вместо обычных учебников внедрить сказки по математике. И попросил меня помочь с литературной обработкой этих сказок. Он их потом на уроках использовал.

В тот вечер Галина Ивановна долго и охотно предавалась воспоминаниям. Устав от многолетнего молчания, она обрушила на дочь все горести и радости, которые сопутствовали появлению Лены на свет. Уже звонил Ефим, обеспокоенный пропажей жены. Лена ответила, что останется ночевать у мамы. Возвращаться к обыденным заботам после такой ошеломляющей новости у нее не было сил.