- Ага! Гляди, гляди! - вдруг крикнула Алёнка. - Видела?
- Видела, - ответила Таня. - Как она хвостом-то! Вырь-бырь - и нет её.
- А ты говоришь - спят!
- А может, это налим? Налим зимой не спит. Он спит летом.
- "Летом спит"! Да летом его, сонного, можно сразу схватить!
- А схвати-ка! Он под коряжину забьётся или под камень - вот и схвати!
- Дедушка говорил?
- Конечно.
Подружки ещё посидели, посмотрели сквозь круглое окно в реку. Но больше ничего не увидели. А потом взяли свои снопы и пошли обратно. Ох и круто же подниматься!
ПРИКЛЮЧЕНИЕ С КИСЕЛЁМ
Вылезли наверх. Запыхались.
- Давай ещё разок скатимся? - сказала Алёнка.
Но Таня вдруг всплеснула руками:
- Ой! А кисель-то где же?
Горшка с киселём не было. Была только ямка в снегу.
- Лучше бы мы не катались! - всхлипнула Таня.
- Это всё гуси виноваты - сбили нас с дороги! - сказала Алёнка. Кабы не сбили, мы бы на гору не пришли...
Упала крупная пушистая снежинка прямо Алёнке на нос. Она подняла голову - никак, снег начинается?
Подняла голову и вдруг засмеялась:
- Таня, погляди наверх!
Таня поглядела. А наверху, на ракитовой ветке, висит их горшок с киселём!
- Кто-нибудь шёл мимо по тропочке и нарочно повесил!
Подружки обрадовались, да рано. Нашли свой кисель, а достать не могут - очень высока ветка. Они стали друг друга подсаживать, но только кряхтели да падали в снег. Хотели нагнуть ветку - силы не хватило. Ветка толстая, не гнётся, только иней с неё валится на голову.
- Знаешь что, Таня? - сказала Алёнка. - Пойди в деревню, позови кого-нибудь... Может, Юрку...
- А ты?
- А я отнесу солому и буду здесь стоять. Буду стеречь.
- Будешь стоять?
- Буду.
- А если замёрзнешь?
- Всё равно буду стоять.
Таня приподняла полы своего синего пальтеца и побежала по тропочке в деревню.
А Алёнка отнесла в сарай снопы и вернулась под большой ракитовый куст, на котором висел горшок с киселём.
Небо между тем побелело, потускнело. На сугробах уже не играли острые огоньки, и лёд на горе уже не сверкал так ярко. А снежинки всё гуще падали, всё веселей кружились.
Алёнке стало зябко. Снизу, из овражка, начинало подувать, начинало завихривать. Однако взялась Алёнка стоять, значит, стой!
Но Алёнка ждала недолго. Таня уже шла к ней на выручку, а с ней тётка Марья Бубенцова. Тётка Марья шла за водой на реку. Она нагнула ракитовый куст и сняла горшок с киселём.
- Это скотник дядя Павел повесил, я знаю, - сказала тётка Марья. - Он в сарай за соломой ходил, увидел ваш узелок да и подшутил над вами!
Таня и Алёнка сразу повеселели. Они опять взяли свой узелок: Таня с одной стороны, Алёнка - с другой. И пошли в ригу, понесли Таниной матери овсяный кисель.
Подруги шли, а ветер подгонял их. Он теребил их пальтишки, закидывал на головы концы платков. Снег стал густым, совсем завесил и небо и землю. А тут уж и темнеть начало. Сквозь снег и сумерки едва разглядели ригу.
Под навесом риги, за соломенными заслонами, колхозницы мяли лён.
Мягко и ровно тарахтел трактор, негромко рокотала мялка.
Работа шла спорая. Одна колхозница разбирала большие пуки льна по горстям. Другая подавала эти жёсткие прямые горсти в мялку. Третья принимала их из мялки уже мягкими, мятыми и складывала в кучку. А остальные колхозницы трепали лён, выколачивали из него костру. И костра эта - сухие мелкие обломки жёстких стеблей - летела вокруг, словно белая придорожная пыль.
Около самой стены топорщились жёсткие пуки льна, ещё тёплые, только что вынутые из риги.
- Батюшки мои! - сказала Танина мать, приостанавливая работу. - Это вы откуда взялись? В такую-то непогодь!
- Мы тебе кисель принесли, - сказала Таня. - Полдничай!
Все колхозницы засмеялись: ужинать пора, а они с полдником! И Танина мать засмеялась тоже.
- Какие же полдники - уж вечер на дворе. Что же так поздно вас послали?
- Да нас давно послали... - сказала Таня.
- А где ж вы были?
- Да мы всё шли...
- У вас небось, пока шли, и кисель-то льдом подёрнулся! - сказала соседка Татьяна.
А соседка Катерина сказала:
- Ничего, что льдом подёрнулся. Не дорог кисель - дорога забота!
- Ну, отдохните - видно, далёкий у вас путь был, - сказала мать. - А мы сейчас последний лён домнём и пойдём домой все вместе. А дома тогда уж и кисель съедим.
Часто-часто замелькали в её руках льняные горсти, посыпалась, полетела сухая костра. Таня глядела, как длинные льняные стебли становились всё мягче, всё чище, превращались в серебристое светлое волокно.
Алёнка и Таня пробрались поближе к самой риге, к тёплой бревенчатой стене, к открытой дверце.
В глубине риги было темно. Круглый фонарь, повешенный наверху, слабо освещал длинные частые жерди-колосники. На эти жерди насаживают снопы - и ржаные, и овсяные, и льняные, - когда чей черёд. А внизу, под колосниками, топят большую печь, и снопы сохнут.
Сухую рожь и сухой овёс легче молотить. А сухой лён мять легче.
Из тёмной глубины риги дышало теплом и крепким запахом просохшего льна.
- Слазить бы туда, а? - прошептала Таня.
Но Алёнка даже отодвинулась от дверцы:
- Нет уж! Провалишься, да прямо в печку!
- А всё-таки посмотреть бы, а? Вот как дядя Иван Таланов полезет печку топить, и я с ним попрошусь!
- Много там ещё льну-то? - спросил кто-то. - А то уж темно становится.
- Девчонки, есть там лён на колосниках? - крикнула бригадирша тётка Дарья. - Видно вам или нет?
- Видно! - ответила Таня. - Все колосники видно, а льна - ни одного снопа нету!
- Ну тогда давайте поживей, - сказала тётка Дарья. - Давайте поживей, да и домой. Теперь немного осталось.
Ещё чаще застучала мялка, ещё гуще, полетела костра, ещё веселей замелькали длинные льняные горсти.
Колхозницы домяли лён и пошли домой. И Таня с Алёнкой пошли с ними.
Снежный ветер летел им навстречу и сбивал с дороги. Тогда мать распахнула своё широкое пальто и накрыла одной полой Таню, а другой Алёнку. Идти втроём было тесно, но зато тепло и весело. Таня кричала:
- Ку-ку!
Алёнка откликалась ей, а мать смеялась:
- Я с вами, как наседка с цыплятами. Цыплята, как озябнут, - сейчас к курице под крылья. Так и вы у меня!
В ГОСТЯХ НА СКОТНОМ
