Одиночество вокруг Кафки усиливалось. И даже сестры не очень-то помогали ему выйти из него. Он остается узником семейного очага, как остается узником Праги. Лишь в тридцать один год у него появится комната вдали от родителей, к которым, впрочем, его вскоре снова вернет болезнь. "Я... постоянно стою перед своей семьей, и широко размахивая ножом, пытаюсь одновременно их и ранить и защитить".
Ненависть и любовь не те понятия, между которыми колеблются, как придется Кафке колебаться между преимуществами и издержками безбрачия и супружества. С ними надо жить одновременно. Причем между ними не существует ни равновесия, ни синтеза. Это противоречие, в котором оба компонента одинаково необходимы. Созданы все условия для появления невроза.
x x x
Детство, каким его воспринимает или воссоздает взрослый Кафка, используется для того, чтобы открыть в самом начале признаки или симптомы его болезни. О первых годах его жизни неизвестно практически ничего. В сентябре 1889 года - ему шесть лет - его впервые ведут в начальную немецкую школу на Флейшмаркт, мясном рынке. Обычно его сопровождает кухарка. Она постоянно грозит ему, что расскажет учителю обо всех глупостях, сделанных им в течение дня. История эта передает страхи детства Кафки, чувство виновности, неверия в себя среди всех строго иерархизированных сил Вселенной. Таким он был в шесть лет, таким он и остался. Один из его учителей, Маттиас Бек посоветовал его родителям, чтобы их сын проучился год в пятом классе начальной школы, прежде чем отправлять его в гимназию. К мнению Маттиаса Бека все же не прислушались: Кафка поступил в лицей в десять лет и оказался одним из самых юных: большинство его соучеников было на год или два старше него. Если Кафка и не чувствовал себя счастливым, учась в школе, то не значит, что следует обвинять в этом гимназию. Просто сам Кафка сомневается в себе и испытывает постоянное чувство, будто находится на грани провала. Каждый год он был убежден в том, что провалится на экзамене и не будет принят в следующий класс, а так как ничего такого не происходило, он был уверен, что на выпускном экзамене его полное невежество проявится на глазах у всех. Так что жил он в постоянном страхе. Его также заставляли брать уроки музыки, похоже, это было пианино, затем скрипка. Впрочем, делалось это совершенно напрасно, так как он был совершенно закрыт для музыки. Одно время даже стоял вопрос об обучении его танцам, но и от этой затеи пришлось отказаться. Рисованием он увлекся только по завершении среднего образования. Замкнутость на самом себе, ставшая для него характерной, может быть представлена как некий извращенный поиск несчастья. И в самом деле, одной из устойчивых черт его судьбы является определенная склонность к саморазрушению.
Сексуальность у Кафки пробудилась очень поздно. Суд секса, который будет его неотступно преследовать, становится областью основной неудачи, где он ощущает неспособность добиться успеха в том, что считает главным призванием каждого.
Как-то два его товарища затеяли его просветить, один идя справа, другой слева. "Тот, что справа, жизнерадостный, по-отечески открытый, с манерами светского человека, он смеялся, как смеются мужчины любого возраста и даже я (существует еще другой тип смеха по этому поводу, свободный смех, но я никогда не слышал его); тот, что слева, ясно выражающийся, склонный к теоретизированиям, что было еще более омерзительно. Оба, - продолжает Кафка, - давно женаты и остались в Праге; тот, что справа, в течение многих лет страдал от сифилиса, и я не знаю, жив ли он еще; тот, что слева, стал профессором по венерическим заболеваниям, основателем и президентом ассоциации борьбы против венерических заболеваний".
Кафка расспрашивал своих родителей, когда ему было 16, как можно избежать опасностей, возникающих при половых контактах. Отец дал ему совет посещать проституток - совет, которому десятью годами позже он охотно последует. И рекомендовал ему заняться самоудовлетворением. Юноша был травмирован. Такой ответ мог только подтвердить его невроз. Ему советовали совершить поступки, которых его отец никогда бы не совершил. Он становился образцом недосягаемой чистоты, навсегда погружая своего сына в грязь. Любой другой, безусловно (это все еще говорит Кафка), выслушал бы, не моргнув глазом, этот совет, которому, кстати, он не обязан был следовать. Но этот приговор, который он спровоцировал и которого, несомненно, желал, наложит отпечаток на всю его жизнь.
Во время семейных торжеств Кафки устраивали маленькие театрализованные представления. Играли шуточные пьески, чьим автором и постановщиком одновременно был Франц Кафка. Сохранились даже названия некоторых из этих комедий: "Жорж из Подибрада", "Жонглер", "Говорящие фотографии".
x x x
Когда Кафке исполнилось восемнадцать лет, он без всякого труда сдал экзамен на аттестат зрелости. В то же время он не ощущает в себе никакого призвания, а хочет избрать профессию, которая позволила бы ему относиться к ней с безразличием. "Самое подходящее - юриспруденция". Во втором семестре он пресытился юриспруденцией и начал посещать курсы германистики. Наиболее предпочтительным решением для Кафки было бы полностью прервать университетские занятия, к которым он испытывал так мало интереса. Однако ему дали понять, что разумнее немного поусердствовать в учебе. Он снова берется за привычное и опостылевшее ему изучение юриспруденции. Докторские экзамены проходили с ноября 1905 по июнь 1906 года. Кафка сдал их без особого блеска, на "удовлетворительно". Так закончился один из наиболее бесцветных эпизодов его жизненного пути.
В университете Кафку спонтанно тянуло к ассоциации с "либеральной" тенденцией - "Галерее лекций и чтений немецких студентов", в которой состояло наибольшее число еврейских студентов университета. В "Галерее" иногда предоставляли трибуну студентам. 23 октября 1902 года один из них прочитал лекцию о "судьбе и будущем философии Шопенгауэра". Кафка пришел послушать ее, и этот день стал, может быть, наиболее важным в его жизни. Лектором был Макс Брод, который был на год моложе его, таким образом они познакомились. После лекции Брод и Кафка прошли по улицам города, споря друг с другом, и это стало началом дружбы, которой не суждено было больше прерваться. Чтобы жить, Кафка нуждается в ком-то более сильном, более мужественном, чем он. В сущности, он готовится жить по доверенности. Кафка уже устроился на обочине, в стороне от жизни или, как он скажет позднее, в пустыне, которая граничит с Ханааном. И более чем на двадцать лет именно Макс Брод станет "окном на улицу", в котором нуждается Кафка. Между ними мало сходства, но они превосходно дополняют друг друга. Без Макса Брода имя Кафки осталось бы неизвестным; кто может сказать, что без него Кафка продолжил бы писать?
