Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Воронков Павел

В отчаянии (Жизнь Франца Кафки)

Павел Воронков

В отчаянии. Жизнь Франца Кафки

Данное выступление, по сути своей, является моим конспектом превосходной работы Клода Давида "Франц Кафка", к полному прочтению которой я призываю своих слушателей. Наряду с ней, в подготовке доклада использовались "Дневники" и многочисленные письма австрийского писателя, который представляет собой одно из лучших и самое уникальное явление мировой литературы. Формат выступления исключает описание литературной деятельности Кафки, равно как и литературоведческий анализ произведений, эволюции творчества и философских взглядов. Но, в конечном итоге, трудно хоть как-то разобраться в логике его произведений, если не знать его жизнь.

x x x

Ты в отчаянии?

Да? В отчаянии?

Убегаешь? Хочешь спрятаться?

Я прохожу мимо борделя, как мимо дома возлюбленной.

Писатели мелют вонючий вздор.

Эти слова полвека спустя вполне мог произнести Джим Моррисон настолько близки они его мироощущению, - но, на самом деле, они принадлежат Францу Кафке и были обнаружены после его смерти в "Дневниках". Он гораздо охотнее будет писать о подобных вещах, чем о чем-то, как мы говорим, "общественно-значимом". Когда его родная Прага будет раздираема столкновениями между немцами, евреями и чехами, он не напишет об этих волнениях ни строчки. Политические события его не интересуют. Он даже не упоминает о рождении чехословацкого государства и о приходе Масарика к власти.

Франц Кафка родился 3 июля 1883 года в городе, где чехи и немцы жили рядом и не знали друг друга. Так и вся чешская литература - мир, ему неизвестный. Писали, что Кафку способен понять только тот, кто хорошо знает Карела Чапека или Ярослава Гашека. Нет ничего более ошибочного, чем такое утверждение, Кафке плевать на обоих. Охотно признают, что в Чехии (или Богемии того времени) было не два, а три народа. Рядом с чехами и немцами жили евреи. В глазах чехов евреи и немцы представляли собой почти одно и то же, экстремисты одинаково ненавидели и тех, и других. Антисемитизм редко приобретает шумные формы, но присутствует он повсюду. Евреи столь чужды жизни других людей, что, как только они хотят участвовать в ней, они способны лишь ранить и убивать. "Самое ужасное для меня в этой истории - это убеждение, что евреи должны убивать, как хищные звери, со страхом, так как они не животные, а напротив, особенно умные люди, и, тем не менее, они не могут удержаться, чтобы не набрасываться на вас...".

Без этого хронического антисемитизма творчество Кафки рискует остаться плохо понятым. Кафка чувствует себя "поставленным вне общества", отброшенным в замкнутый мир, в котором ему трудно дышать. Немецкий критик Гюнтер Андерс так характеризовал трагедию Кафки: "Как еврей, он не был полностью своим в христианском мире. Как индифферентный еврей, - а таким он поначалу был, - он не был полностью своим среди евреев. Как немецкоязычный, не был полностью своим среди чехов. Как немецкоязычный еврей, не был полностью своим среди богемских немцев. Как богемец, не был полностью австрийцем. Как служащий по страхованию рабочих, не полностью принадлежал к буржуазии. Как бюргерский сын, не полностью относился к рабочим. Но и в канцелярии он не был целиком, ибо чувствовал себя писателем. Но и писателем он не был, ибо отдавал все силы семье". Но он жил в своей семье более чужим, чем самый чужой.

Кафка совсем не восприимчив к поэзии Праги, он ничего не заимствует из ее традиций и легенд, так как он ненавидит Прагу. Всю свою жизнь он хотел бежать из нее. Но если он ненавидел Прагу в такой мере, то, безусловно, прежде всего, потому, что это был город его семьи и его детства.

x x x

Кафка противопоставлял две семейные линии: с одной стороны, семейство Кафки, отмеченное "силой, здоровьем, хорошим аппетитом, сильным голосом, даром слова, самодовольством, чувством превосходства над всеми, упорством, остроумием, знанием людей, определенным благородством"; с другой материнская линия семейства Леви, которое он наделяет такими качествами, как "упорство, чувствительность, чувство справедливости, беспокойство". В письме, написанном отцу в 1919 году, которое тот, впрочем, так никогда и не прочитал, он открыто объявляет себя Леви, самое большее, "с некоторой основой Кафки".

Он стыдился своего высокого роста, из-за которого чувствовал себя не сильным, а хилым, неуклюжим и смешным. Кафка - это галка, и галка будет служить эмблемой торгового дома отца. Франц Кафка мог идентифицировать себя с образом этой черной птицы и всегда ненавидел оба "К" в своей фамилии.

Для Кафки литература - это, прежде всего, та сфера, куда его отцу доступ закрыт, сфера реванша над отцом, наконец завоеванной независимости. Жестокость, гнев, несправедливость Германа Кафки в дальнейшем вошли в литературную историю. Так, наиболее красноречивым случаем стал "балконный" эпизод: по прихоти, столь присущей маленьким детям, Франц однажды ночью попросил принести ему пить, "наверняка, не потому что хотел пить, объясняет он в "Письме отцу", - а, вероятно, отчасти, чтобы позлить вас, а отчасти, чтобы развлечься". Отец пришел, вытащил его из кровати, увел в одной ночной рубашке на деревянный балкон, который выходил во двор, и оставил его там, заперев за ним дверь. Без конца сыпались угрозы, например: "Я разорву тебя на части", и они были столь многочисленны, что дети потеряли им счет: "Ребенок становился ворчливым, невнимательным, непослушным, постоянно ищущим оправдания. Кафка потерял всякое доверие к себе, он чувствовал себя виноватым, утратил способность свободно говорить. Многим детям удавалось преодолеть и проанализировать свой страх, воспринимая его как ложное очарование ужаса. Признавая, что ему это не удалось, Кафка, по правде говоря, скорее, ведет свой собственный судебный процесс, чем процесс своего отца.

Само собой понятно, что при таком необузданном отце Кафка искал покровительства у своей матери. В семействе германизированных Кафок естественная нежность была запретной, заторможенной, невозможной. Кафка знает, что мать "балует" его и старается его защитить. Но он также знает, что она не подозревает, каков он. У этой доброй, слабой, уступчивой женщины лучшие намерения сводятся на нет и углубляют беду. "Верно, мать была безгранично добра ко мне, - пишет Кафка в "Письме отцу", - но все это для меня находилось в связи с Тобой, следовательно, - в недоброй связи". Все, что касается отца, проклято, добрые чувства извращены, все становится подозрительным, начиная с материнской любви.

1
{"b":"45240","o":1}