Я слушала и поражалась. Неужели любовь может быть до такой степени слепа?! Пронырливый профессор наверняка уже сбыл полотно какому-нибудь западному коллекционеру!

Когда Гаврилова убили, Люся перепугалась. Она услышала, как Никита Шерер, унаследовавший коллекцию, говорил по телефону с оценщиком. Опытный эксперт с одного взгляда отличил бы подделку! На аукционе фальшивку невозможно продать, там каждый лот проходит через частокол искусствоведов. Шерер моментально бы догадался, что картину подменили после того, как она попала в дом. На счастье, все работы захотел приобрести Домовой, он же предложил Люсе стать старшей горничной в его особняке. Василий Петрович был в курсе всех покупок своего партнера, поэтому не потребовал никаких экспертиз. Картины аккуратно упаковали и перевезли к Домовым. Через месяц Люсе удалось заменить еще одну картину – на сей раз "Космолет" Малевича. Потом долго ничего не получалось. По совершенно банальной причине: художественная артель никак не могла сделать ни одной толковой копии тех картин, что были теперь у Домового. Отличить то, что выходило из-под их кистей, от подлинника смог бы и полуслепой дворник.

И вот среди художников появился трудолюбивый студент-китаец, который считал изготовление копий необходимой ступенью к обретению мастерства. Только пройдя весь путь искусства, можно сказать что-то новое. Он нарисовал изумительную копию Пармиджанино "Дама с длинной шеей", самой дорогой картины из коллекции "Гаврилова". Ее-то и пыталась заменить сегодня Люся. Я ей помешала.

– Женечка придет в ярость, – всхлипнула девушка.

– Подлец ваш Женечка, – вырвалось у меня.

– Как вы смеете о нем так говорить! – вспылила старшая горничная, глаза у нее сделались безумными.

У любимого мною Пруста я как-то вычитала, что нет более покорного и преданного существа, чем влюбленная старая дева. Она пойдет за своим поздним любовником на костер, на плаху, убьет старика и ребенка, преступит все человеческие и божеские законы. Похоже, Люся – живая иллюстрация к словам великого французского писателя.

– Извините, беру свои слова обратно, – я постаралась сдержаться. Иначе мне никогда не узнать, что именно случилось в доме у Гаврилова. – Люся, а как вы относились к Леониду Аркадьевичу?

Вам не было стыдно, что вы его обворовываете? Уж простите, но давайте называть вещи своими именами.

Горничная опустила глаза и нервно теребила фартук, она так и не переоделась.

– Деньги Леонид Аркадьевич добыл нечестным путем, – заученно повторила она, – он не имеет права единолично владеть тем, что должно принадлежать всем людям.

– Но это не повод красть у него собственность, – упрямо повторила я. – Довольно странно, что профессор искусствоведения, ваш Косулин, исповедует лозунг "Грабь награбленное". Но суть не в том. Мне интересно, когда вы узнали о смерти человека, с которым прожили бок о бок несколько лет, знали его жену и дочь, неужели подумали только о картинах?

– Нет, – Люся выпила еще вина, – у вас сигареты есть?

– Пожалуйста, – я протянула ей пачку "Парламента".

Шилова закурила и закашлялась.

– Я вообще-то не курю, но в таких ситуациях вроде положено.

Она старательно пыталась затянуться, но каждая попытка оборачивалась новым приступом кашля, и она затушила бесполезную сигарету в белом кофейном блюдечке.

– Леонид Аркадьевич был хорошим человеком, не то что эти… Кристина Федоровна с Элеонорой Леонидовной, жена его и дочка. Я всю ночь проплакала после того, как его обнаружила.

– Вы его обнаружили? – удивилась я.

– Да, каждое утро, около восьми часов, я убирала в его кабинете. И в тот день…

Люся глубоко вдохнула и отпила еще вина.

– Он их всех ненавидел, но не оставлял! – она рванула с себя белый воротничок. От вина ей уже совсем захорошело. – Когда умер Шурик, Александр Леонидович, его младший сын, даже на похороны не пошел. У нихx были плохие отношения из-за…

– Из-за гомосексуальной ориентации Александра?

– Да, Леонид Аркадьевич этого не понимал и раздражался каждый раз, когда Кристина Федоровна что-нибудь о сыне говорила. Понимаете, его смерть… Я об этом никому не сказала, но… В ту ночь хозяин сильно напился. Потом все говорили, мол, из-за семьи он с собой покончил. Но это не правда! Он их терпеть всех не мог! Я как-то раз случайно услышала, как он по телефону с какой-то женщиной разговаривал. Нежно так спрашивал ее: как Машенька, как у нее самой на работе дела, как день прошел. Думаю, у него вторая семья есть где-то. Не стал бы он из-за Кристины Федоровны с Элькой и Шуриком стреляться, дрянь они были. Нехорошо так о мертвых, но как есть.

– Что вам показалось странным в ночь, когда он застрелился? – моя усталость слетела в мгновение ока.

– Я беспокоилась и никак не могла уснуть, вдруг что-то понадобится. Тазик, например… Ну в общем, сами понимаете. И я решила протереть зеркала в гостиной. У Гавриловых в доме на втором этаже была огромная гостиная, а напротив кабинет Леонида Аркадьевича. Он дверь за собой не закрыл, рухнул на диван и не поднимался. Как ни посмотрю, он лежит. На спине, руки раскинул, рот приоткрыт. Храпел во сне. Часа в три ночи я решила, что все нормально, можно уйти. Последний раз посмотрела – он спал. В восемь вернулась, смотрю, дверь так же открыта, он лежит. Ничего не заметила сначала. Осторожно подошла и… У меня чуть все поджилки через рот не выскочили! В рот выстрелили, пистолет рядом валяется, подушка под ним черная от крови! На полу ничего не заметила, потому что ковер все впитал. Не помню, как милицию вызывала, "скорую". Они приехали и говорят, смерть, мол, наступила не позднее половины четвертого утра.

Я прямо онемела. Хотела им сказать, что такого не может быть. Получается, что я его видела, он мирно спал, а как только ушла – схватил пистолет и застрелился? Не бывает такого! Потом мысли всякие в голову полезли. Леонид Аркадьевич такой человек был… Мало ли кто его убил! А я свидетель! В общем, испугалась, никому говорить не стала. И вы не говорите!

Люся предупреждающе вытянула вперед палец и неосторожным движением опрокинула свою чашку.

– Мало ли что, – добавила она. – Я тут спьяну да с испугу болтаю, а перед следователем никогда этого не повторю. Ничего не видела, ничего не знаю. Вам тоже советую такой позиции придерживаться.

– Боюсь, мне поздно, – подумав о своей детективной деятельности на территории Домовых, ответила я.

– В смысле? – Люся насторожилась.

– Поздно, говорю, вам завтра рано вставать, мне тоже. Спасибо за чай и угощение, – мысленно добавила: "и особенно за нужную информацию". – Последний вопрос. Вы не знаете, где был Никита Шерер в ту ночь?

Люся понимающе улыбнулась.

– Я тоже сразу на него подумала – ему прямая выгода. Свидетельство о смерти Эли выдали уже после гибели родителей и брата, так что получилось – Никита как ее законный супруг получил все. Но в то время его вообще в городе не было. Он же пловец, за российскую сборную выступает. Был на кубке Европы в тот момент, его по телевизору показывали.

– Пловец?! – у меня закружилась голова.

– Да, а вы думали, откуда фигура такая? У пловцов тела самые красивые, – заявила Шилова.

– Но он мог нанять кого-то, – пробормотала я.

– Это да, – согласилась горничная, – только вот на что? Наследства у него тогда не было, а первых мест Шерер никогда не занимал. Заработок имел копейки, это все говорили.

Мало ли на что! Я разозлилась. Может, кредит в банке взял на убийство богатого тестя! Под гарантию получения наследства в течение полугода! У нас чего только не бывает.

Торопливо раскланявшись, я попрощалась с пьяной Люсей. Обратный путь до постели показался мне бесконечным. Добравшись до своей комнаты, я рухнула без сил.

Значит, Гаврилова все-таки убили! Но уговорить Люсю рассказать об этом Домовому нет никакой возможности. Разве что прямой шантаж. Если горничная под страхом разоблачения ее возлюбленного Косулина повторит свой рассказ, то заведут уголовное дело, начнут расследование. Однако то, что видела Люся, вины Никиты Шерера не доказывает. Леонида Аркадьевича убили, но то, что это устроил Никита, – доказательств никаких.