Да, были схватки родовые, Да, говорят, ещё какие...

- Машина несколько своеобразно понимает тему любви, - объяснил изобретатель, - арифметическое устройство выбирает тот или иной оттенок чисто стохастически... БМУ через КШЧ обращается к ПЗУ... - Кашаче... А морскую тематику она может? - Саврасенков вспомнил свои морские песни. - Скажем, под... этого... под Крылова? - Морскую, - нажата клавиша, - Крылов, - другая клавиша. - Прошу. Машина заговорила:

Ш-ш-ш-ш... Однажды Фок, Бизань и Гроты Поспорили между собой о том, Какая мачта главная из них, Кто больше делает работы, Кто самый важный в управленье кораблём. "Я первая, я ближе всех к бушприту, Сказала мачта Фок, - не будь меня, Быть кораблю о риф разбиту". "На нас поболе парусов висит, Скрипели Гроты, Пусть далеко от нас бушприт, Зато полно у нас работы". На что Бизань им отвечала: "Я там, где руль, а руль Всей навигации начало"... Так люди многие подобны мачтам этим, Кичатся важностью оне. Но мы, читатель мой, заметим, Что в дело каждый

вносит вклад на божьем свете, Что каждый должен положить кирпич в стене, Иначе был бы наш корабль на дне.

"А что? - подумал Саврасенков. - В общем, вполне... Слегка подработать и..." Машина неожиданно снова подала голос:

Ш-ш-ш... Однажды Фок, Бизань и Гроты Задумали с поклажей воз везти, Да призадумались, А сыр во рту держали... Ш-ш-ш...

Валерий Николаевич удручённо развел руками: - Подбирает варианты! Эх, мне бы буквопечать... - Теперь под Блока! - потребовал Саврасенков. Он вошел во вкус. - Под Блока. Прошу!

Ш-ш-ш... Я послал тебе пива в стакане, Золотого, как солнце, "Будвар"!

Павел Степанович поёрзал в кресле и поднял глаза. Как и у всякого уважающего себя поэта, над письменным столом Саврасенкова висел портрет стриженого человека с квадратным подбородком, с папиросой, прилипшей к губе. - Под Маяковского! Что-нибудь... Не знаю... Про роботов!

Ш-ш-ш-ш... Читайте

внимательно,

до упора разинув Глазные щели,

от сонливости узкие, Книгу,

которую

написал

АзИмов Хотя и американец,

но тоже из русских. Роботы

не думают

о воде и хлебе. Работают роботы

без обеда и ужина. Могут

трудиться

на земле

и на небе. Вот работники,

социализму

нужные! Работать

не робеют,

как рабы

древние. Тебя не предадут,

как Христа Иуда. В глубоком космосе,

в городе

и в деревне, Робот необходим

абсолютно повсюду! Придумал здорово

товарищ Азимов Роботов

ограничить

тремя

законами, Для того

чтобы не было

саботажу разного, ГПУ и ЧК

хорошо знакомого. Красив

и лаконичен,

как японская гейша, Закон первый

для мозга позитронного: "Не причиняй

человеку

вреда

ни малейшего, Даже в мыслях

чтоб не было

оного!" Закон второй

понятен каждому: "На работе,

товарищ,

надо работать! Делай то,

что тебе

прикажут, Выполни пятилетку

в четыре года!" Нужно, чтобы роботы

работали вечно. Третий закон

не нуждается

в комментариях: "Подзаряжайся

и смазывайся

ежемесячно!" Железный лозунг

для железных пролетариев. Рабочий день

трудом отпраздновав, Беги скорей,

не тяни резину, Покупай,

товарищ,

книгу Азимова (Если найдёшь её в магазинах!).

Саврасенков долго сидел с открытым ртом (соображал, как всё-таки правильно - Азимов или АзИмов), затем решительно поднялся, подошёл к письменному столу, выдвинул средний ящик и быстро отсчитал пятьдесят красненьких - остаток гонорара за последнюю книжку. - Я её беру, - сказал он, протягивая деньги, - только... хм... У меня к вам просьба. Я бы хотел, чтобы вы не распространялись о том, кому вы продали машину. Договорились? Валерий Николаевич понимающе кивнул, спрятал деньги, положил на стол несколько запасных предохранителей, какую-то печатную плату и ушел. Проводив изобретателя, Саврасенков подошёл к столу и стал играть. Он с закрытыми глазами нажал несколько клавиш и замер в ожидании.

Ш-ш-ш-ш... Вася Тёркин, мой герой, Говорил когда-то, Что фантастика нужна Каждому солдату.

Можно выжить без воды, Можно без кисета, Можно шапку в трудный час Сделать из газеты,

Можно, если "Примы" нет, Обойтись без "Примы", Без гармони можно жить (И вполне терпимо),

Можно затянуть ремень, Если пусто в кишках, Но прожить хотя бы день Не могу без книжки. Без фантастики порой Хуже, чем без мяса, Зарубежной иль простой Нашей, русской, боевой, Дефицитной, дорогой, Но пока ещё живой, Не прожить и часа!

Павел Степанович открыл глаза и засмеялся. Всё правильно! Нажаты клавиши "Твард." и "Фант.". Как просто! Закрываем глаза. Нажимаем - раз, два, три. Три клавиши. Ну-ка!

Ш-ш-ш-ш... Добрый доктор Никодим Под берёзой примостился, И шестикрылый серафим На приём к нему явился...

Это что ещё такое? Оказывается, глупая машина в соответствии с набранной темой "Берёзки" сочинила сразу под Чуковского и под Пушкина... Саврасенков выдернул шнур из розетки. Поиграли - и хватит. Он не настолько богат, чтобы потратить полтыщи на развлечения. Прощайте, бессонные ночи! Он уже не молод. Вот он, друг вдохновенной юности - магнитофон "Комета". Ставим чистую ленту, включаем режим записи. Теперь снова оживляем чудесную машину. Осталось выбрать тему. "Зима"? Скучно. "Берёзки"? Банально. "Космос"? Избито. "Любовь"? Хм... О любви поэты сказали уже всё. И каждый вновь и вновь возвращается к этой вечной теме. "Любовь"! Ну, а в нижнем ряду, конечно же, нажимается клавиша "Савр."...

Машина загудела:

Твоя высокая тугая грудь Так тянет, нежная, с тобой уединиться, Лобзать тебя и к сердцу притянуть, Губами, бедрами и шеей насладиться!

Как жаль, что молодая ты умрёшь, И будешь, тихая, лежать в могильном склепе. Несчастная, ты медленно сгниёшь, И черви жирные тугую грудь облепят!

Павел Степанович остолбенел. "Тут какая-то ошибка. Я такого писать не мог. Что-то тут не так..." Машина заговорила вновь:

Любимая упала в пруд И стала дёргаться натужно. Не дёргайся, напрасный труд! Учиться плавать в детстве нужно...

"Что за чёрт? Садизм какой-то..." А машина говорила и говорила:

В кровавой каше плавали глаза, Чулок проткнут берцовой костью, Ведь с неба рухнула не стрекоза Балкон пришиб непрошеную гостью...