Николай Блохин
И РАБОТА ЗАКИПЕЛА...
- Степаныч? - раздался в трубке немузыкальный голос композитора Мухиной. - Я по поводу твоей последней "Матросской". Степаныч, я не отходила от рояля всю ночь. Припев мы сделаем так: "Ла-ла-ла, трум-та-та, ля-ля-ля-я!" Хорошо? И ещё. Там во втором куплете слова "дружба морская крепка" заменим на "вместе идти до конца", а? - М-м-м... - Павел Степанович задумался. - Рифма тогда захромает, Сонечка, и... м-м-м... чем тебе, собственно, не нравится "дружба морская..."? - Ну, ты же знаешь прекрасно, что солист у "Разноцветных гитар" сильно картавит, а у тебя во втором куплете сплошные "р". И потом, кто и когда обращал внимание на строгую рифму в песне? - М-м-м... "вместе идти до конца-а!" - пропел Павел Степанович. - Бог с ним, давай так. У тебя всё? Пока, Сонечка! Он положил трубку и задумался. Все труднее и труднее даются ему стихи. Казалось бы - признанный поэт, член Союза... Вон книжек сколько накропал, песен сколько... А где оно, юношеское вдохновение? Халтурить стал, от себя не скроешь. Пылкие, звучные строки уступили место вымученным фразам, втиснутым в размер. "Уральские запевки", "Матросская", "Под сенью арок городских", "Родина", снова "Матросская"... Пустые стихи! Пора бы уж что-то большое написать. Для души. Память оставить... Но когда? Павел Степанович вздохнул. Столько заказов - и на песни, и в сборник, и в журналы... Тяжёлые думы одолевали поэта Саврасенкова. Не в силах больше сидеть в душной комнате, он выбежал на улицу. В воздухе носился немыслимый запах кленовых почек. Какой поэт не любит весну! Врал, врал кучерявый камер-юнкер, говоря, что более всего ему мила золотая осень. Не мог он весну не любить!
Гонимы вешними лучами, С окрестных гор уже снега Сбежали мутными ручьями На потоплённые луга...
Красиво, чёрт побери!.. Ну, Пушкин - это Пушкин. Тут и говорить нечего... Весна - пора шумная. Из нового комиссионного магазина неслась залихватская музыка. Признанный мастер советской песни Павел Степанович Саврасенков поморщился. Задорные хрипловатые голоса под оглушительный грохот барабанов стройно пели:
Весь мир обойду! У! У! У! У! Тебя я найду! У! У! У! У!
Знакомые слова... Ну конечно! Это же на его, Саврасенкова, стихи песня. Ну, Мухина даёт! Павел Степанович задумчиво поднялся по новым ступенькам в магазин. Меха! Хрусталь! Ковры!! Народу!!! Больше всего любопытных толпилось у радиоотдела. "Панасоник" - 1800 рублей, "Тошиба" - 1900 рублей, "Пионер" 2200 рублей. Саврасенков почесал в затылке. Вот это да! Откуда у людей столько денег? "У! У! У! У!" - ревело из динамика. Продавец, молодой здоровенный парень - кровь с молоком, снисходительно объяснялся с невысоким плотным гражданином лет сорока пяти, с трудом удерживающим в руках мощный чемодан. - ...Паспорта на неё нету. Как я её приму без паспорта? - Я её сам сделал, понимаете? Вот этими руками, - невысокий осторожно поставил чемодан на пол и поднял руки к самому носу продавца, - и инструкцию я не писал, понимаете? Там всё предельно просто. Включаешь тумблер "Сеть", набираешь форму, размер, тему, и она... - Самодельные вещи мы вообще не имеем права принимать на комиссию. Сделай ты хоть... - продавец не закончил, демонстративно повернулся спиной к прилавку и стал поправлять картонные ярлычки с бешеными ценами на импортную аппаратуру. Павел Степанович рассеянно смотрел на чемодан. - Это что, усилитель? - поэт коснулся чемодана носком ботинка. Знания его в области радиотехники были невелики. Хозяин чемодана покачал головой. - Это электронный комплекс, содержащий процессорное устройство, блоки памяти, синтезатор речи и пульт управления. Одним словом, узкоцелевая микроЭВМ. - А что у неё за цель, позвольте спросить? - Она стихи сочиняет. По заказу. Включаешь тумблер "Сеть", набираешь форму, размер, тему... Саврасенков заволновался. Вообще-то он слышал, что машины уже могут писать стихи, сочинять музыку, рисовать... Но всё это были абстрактные слухи. "Где-то там, в Америке, сделали машину..." А машина-то, может быть, размером с этот магазин. А может быть, и вообще всё это враньё... Машина, сочиняющая стихи... - Пойдёмте, - неожиданно для самого себя сказал поэт. - Я тут живу недалеко. Посмотрим вашу машину. Если мне подойдёт, я куплю её. Конечно, по разумной цене. Через пятнадцать минут Павел Степанович и Валерий Николаевич (так звали невысокого изобретателя) сидели в саврасенковых креслах и пили кофе. На обеденном столе громоздилась машина. - Синтезатор речи барахлит иногда. Надо подстраивать, - Валерий Николаевич отхлебнул кофе. - Она ведь у меня сочиняет вслух. Буквопечатающее устройство я достать не смог... - Клавиш, клавиш сколько! Тут без высшего образования не разобраться... - Что вы! С ней и ребенок справится, - Валерий Николаевич поставил чашку на подлокотник кресла, вскочил и подошёл к своему детищу. - Где у вас розетка? Он щелкнул выключателем, уверенно нажал несколько клавиш на верхней панели и снова уселся в кресло. Аппарат зашипел, и из его недр вдруг полился монотонный голос - ни мужской, ни женский:
Ой яя амых естных равил, Огда не в утку анемог, Он уажать себя аставил, И уше ыумать не ог...
- Буквы пропускает, зараза! - Валерий Николаевич ловко снял заднюю крышку машины и что-то подкрутил. - Это она тест прогоняет - "Евгения Онегина" чешет...
С больным сидеть и день, и ночь, Не отходя ни шагу прочь...
безо всякого выражения гнусавил аппарат.
- Вот так лучше, - изобретатель выключил машину, привинтил заднюю крышку, снова сел в кресло и принялся за кофе. Павел Степанович осторожно спросил: - Дорого просите за машину-то? Валерий Николаевич покачался в кресле. - Пятьсот, - сказал он решительно. - За такую вещь цена, согласитесь, небольшая. - Пятьсот? М-м-м... Пятьсот... Вы покажите сперва, как с ней обращаться. Надеюсь, она не только "Онегина" может? - Да всё что угодно, милейший! "Онегин" - это тест, проверочная программа, если угодно. В основном для коррекции синтезатора речи. Смотрите! - Валерий Николаевич снова включил машину. - Вот этот ряд формирует размер. На белых клавишах были наклеены бумажки с надписями: "Гекз.", "Амфибр.", "Ямб 5-ст.", "Белый"... - Здесь набирается тема. На этих клавишах было написано: "Любовь", "Зима", "Космос", "Родина", "Музыка", "Берёзки"... Некоторые надписи были менее понятны: "Фольк.", "Альп.", "Комс.", "Фант.", "Некро.", "КСП"... - Она и подражать может. Смотрите сюда! Нижний ряд, самый длинный, содержал следующие клавиши: "Маяк.", "Ахмат.", "Блок", "Евт.", "Тютч.", "Пушк. 1", "Пушк. 2", "Пушк. 3", "Кры.", "Сол." (Соллогуб? Или Солоухин?), "Возн.", "Гомер", "Лерм. 1", "Лерм. 2", "Выс." (Высоцкий?)... Много было фамилий. С понятным трепетом прочел Павел Степанович на одной из клавиш буквы "Савр."... - Ну-с, заказывайте! Что будем сочинять? Павел Степанович растерялся. - Пускай... Пускай... о любви. Под Лермонтова! - Под Лермонтова, - Валерий Николаевич нажал клавишу, - о любви...Нажата другая клавиша. - Прошу! Раздался знакомый шип, и машина грустно произнесла:
