Но они не могли поддаться этому страстному влечению. У них нет будущего. Он не из тех мужчин, за которых, влюбившись, выходят замуж. Вот Филипп был таким мужчиной. Спокойный, рассудительный, практичный – ни одно из этих определений не подходило для характеристики герцога. У них с Тристаном не было даже общего интереса или убеждений – вообще ничего. Их связывала только страсть.

Она сделала глубокий вдох и повернулась.

– Милорд... Тристан... сожалею, но мы не должны...

Дверь распахнулась, в комнату влетел Стивенс, держа в одной руке серебряный поднос, в центре которого лежало письмо.

– Доброго здоровья, капитан... я хотел сказать, милорд! Вам письмо!

Тристан нахмурился. Он посмотрел в глаза Пруденс и, повернувшись, протянул за письмом руку.

Стивенс подбежал к нему, протягивая поднос, на котором скользило из стороны в сторону письмо.

– Пришло всего минуту назад.

Тристан подхватил письмо, которое чуть не соскользнуло с подноса. С угла конверта капала вода.

– Я пока еще не очень хорошо управляюсь с подносами, милорд, – доверительным тоном сказал Стивенс. – Утром, когда приносил чайник, я пролил на поднос немного чаю.

– В следующий раз вытри поднос, прежде чем снова использовать его.

– И для этого испачкать полотенце? – возмущенно воскликнул Стивенс.

Тристан покачал головой и осторожно вскрыл письмо. Он поднес его к свету.

– Чернила расплылись. Трудно прочесть... – Он прищурился. – Проклятие!

Стивенс, заглядывая через плечо Тристана, попытался прочесть письмо сам.

Входивший в комнату Ривс остановился, увидев Стивенса.

– Это письмо, – с гордостью сказал первый помощник, то бишь дворецкий. – Я нес его от самой входной двери на серебряном подносе, как вы учили!

– Все это хорошо, мистер Стивенс. Однако с вашей стороны крайне непочтительно читать через плечо личную корреспонденцию его светлости. Там может быть написано то, что касается только его.

Стивенс приуныл.

– Значит, мне вообще нельзя читать никакую его корреспонденцию?

– Именно так. Как ни печально, это одно из правил, которые должен соблюдать хороший дворецкий.

Стивенс вздохнул.

– Быть плохим дворецким значительно интереснее.

Тристан выругался себе под нос.

– Тысяча чертей! Это от попечителей. Они приезжают на следующей неделе.

Пруденс всплеснула руками.

– Так скоро?

Тристан мрачно кивнул:

– Думаю, что им не терпится завершить эту эпопею. Они будут здесь в следующий четверг.

– В четверг? – Пруденс прижала руку ко лбу. – Но это слишком рано!

Ривс поморщился.

– Нам придется закончить подготовку несколько раньше, чем мы предполагали. – Он посмотрел на Тристана: – Милорд, я случайно встретился в городе со сквайром Томасом. Вы, кажется, с ним знакомы.

– Именно так. Он не раз приглашал меня к себе в гости, хотя я так у него и не побывал. Мне подобные глупости ни к чему.

– Но именно такого рода глупость нам нужна сейчас. Я постарался сделать так, чтобы этот сквайр узнал о ваших изменившихся обстоятельствах, и он немедленно потребовал, чтобы вы присутствовали на небольшом званом обеде, который состоится в начале следующей недели. – Ривс бросил взгляд на Пруденс. – Мы говорили о том, что следовало бы попробовать что-нибудь в этом роде, хотя я и понятия не имел, что это потребуется так быстро.

Пруденс кивнула, изо всех сил стараясь выглядеть уверенной в себе, хотя все ее мысли были заняты собственным нарушением всех правил приличия.

– Да. Званый обед обеспечил бы герцогу отличную практику.

– Мне не нужна практика, – заявил Тристан, нахмурив лоб.

Ривс вздохнул:

– Милорд, чем лучше вы освоитесь с вашим новым положением, тем увереннее будете чувствовать себя с попечителями. Я настоятельно рекомендую вам принять приглашение.

Тристан взглянул на Пруденс:

– А вы?

– При чем тут я? – спросила она.

– Вы тоже там будете?

– Приглашение не распространяется на миссис Тистлуэйт, – произнес Ривс.

– Если она не пойдет, то и я не пойду, – заявил Тристан. – Она репетировала со мной весь этот спектакль. Без нее я туда не пойду. Мне может потребоваться ее совет, если я вдруг окажусь в затруднительном положении.

– Но я не приглашена! Ривс, объясните ему положение дел!

Дворецкий внимательно посмотрел на Тристана.

– Возможно, его светлость прав. Позвольте мне подумать, как исправить это досадное упущение. – Он встретился с удивленным взглядом Пруденс. – Действительно, было бы хорошо, если бы вы находились рядом с ним, мадам.

Тристан сложил на груди руки и прислонился к письменному столу. Он выглядел значительно красивее и мужественнее, чем требовалось для ее спокойствия.

– Вот видите. Значит, мы поедем на званый обед вместе – вы и я. – Он посмотрел на нее многообещающим взглядом. – Мы оба хорошо проведем время. Очень хорошо проведем время, не сомневайтесь.

Именно этого Пруденс и боялась.

В день званого обеда Пруденс прибыла в дом капитана ровно в семь. Уже стемнело. Где-то вдали погромыхивал гром, и время от времени небо прочерчивали зигзаги молний. Остановившись на лестнице, она оглянулась, чтобы полюбоваться на живописное зрелище: блестящие золотые вилки молний вонзались в черные воды моря.

Пруденс любила штормовую погоду. Когда она впервые приехала в Девон, измученная улаживанием множества трудных проблем, оставшихся после смерти Филиппа, и хлопотами, связанными с похоронами, погода произвела на нее гнетущее впечатление. Небо было хмурым и серым под стать ее настроению. Но мало-помалу это изменилось.

Теперь ей нравились и порывистые ветры, и дождь, хлещущий в лицо. Буйство природы напоминало ей о том, что она жива. Как и герцог. Удивившись тому, что в голову лезет такая чепуха, она плотнее закуталась в плащ и подставила лицо влажному ветру.

Он, конечно, освежал и бодрил, но был очень холодным. Хорошо, что герцог послал за ней экипаж, иначе ей едва ли было бы приятно любоваться красотами морского пейзажа. Вздохнув, она повернулась и постучала в дверь.

Стивенс открыл почти немедленно.

– А вот и вы, мадам! Я вас ждал.

Он помог ей снять плащ и отступил на шаг, увидев вечернее платье.

– Ух ты! Вы разодеты в пух и прах, мадам!

У Пруденс вспыхнули щеки, она смущенно разгладила руками шелк. По правде говоря, оно принадлежало матери, и было ее самым лучшим платьем. Пруденс даже удивилась, когда мать принесла платье в ее комнату.

Платье было из блестящего голубого шелка, покрытого белой сеткой. Его украшали голубые и белые розочки с крошечными зелеными листочками. Рукава доходили до локтя, и каждый был перехвачен белой ленточкой.

Платье было великолепное, хотя декольте более глубокое, чем обычно носила Пруденс. Глубокий вырез был украшен по краю тонкой полоской белого кружева, которое скорее привлекало к декольте взгляд, чем скрывало его глубину.

Она хотела пришить вдоль выреза более широкую полоску кружева, но мать отмела все ее попытки, напомнив, что Пруденс вдова, а не юная дебютантка.

Пруденс нахмурила лоб, взглянув на свое отражение в зеркале, висевшем в прихожей. Возможно, мать права. Хотя Пруденс был всего тридцать один год, в этом возрасте уже давно миновала пора девичьей застенчивости и ложной скромности. Надо было научиться наслаждаться теми немногими плюсами, которые имелись у зрелого возраста.

– Вы похожи на фрегат на зеркальной поверхности моря при полной луне, – заявил Стивенс, с неприкрытым восхищением окидывая ее взглядом с головы до ног. – Капитан обрадуется, когда увидит вас такой нарядной. – Новоиспеченный дворецкий аккуратно повесил на вешалку ее плащ.