Воодушевленный коллектив греб гниду из "Шиша", белил по самые подмышки известкой, чтоб мошкара впредь не лезла. Подумали, и красные горохи домалевали. На манер комахи-коровки, токмо наизнанку. Фуражу для растопки не пожалели, уж "Шиш"-то борта себе нагулял - и трепещет, и огнеструем в грунт бьет от нетерпячки бродяжьей.

Минула зима. Камнеюга шла на убыль.

Как-то вечером Тырло с Фиськой до Зелькиной избы доковыляли. На крыльце сидьмя, Хряпс зевал, шары чесал и тоскливую песню о миленьком, что над городищем - вразлив, слушал.

- Ну что, бугор, век вековать здесь будем? - Фиську, как самого ответного, уж ветерком шатало от перебора. - Так и схлопотать недолго. С дивизией рогоносов, не меньше, квитаться будем, ежель щас не в летку дером...

- А мои, все ж, сладогласнее твоих, Фиська... - запрокинуто слушал лябдей Тырло. - О! Пряня на извив пошла, чистый протруберан, так и жгет...

- Видал? - кивнул на закадычного Фиська. - Ему, тихоне, больше всех перепадет.

Только с завистью как-то прозвучало...

- Ой, мля, не знаю... - уронил чуб атаман. Впервые домашнего уюта вкусил, ласки жаркой, смальцо завязалось - седло об крыльцо клеет, добавки просит...

Завидел такой коленкор Фиська и картуз оземь - хляп!

- Все! Зажиганка "шишова" у меня найдется. Сам полечу. Очень приятно было познакомиться!

И вот таков - зашагал к бронелету. Тырло с Хряпсом переглянулись.

А наутро их не стало.

Возопияли, пробудившись, бабы. И пуще всех - Зеля.

СЛЯП 3

Прошел камнелетный сезон.

Как и было обещано, по перволетке грянули царевы службы: повитухи с наваром и донор-жуаны с гардеробом. Имели при себе весть страшную, кою для успеха кумпании хоронили пока в тайне. Полегла лябдянская дивизия один в один мужичок; говорят, ихние бронелеты за аспидов приняли, ну и постарались... Весть эта в полном наборе похоронок лежала в секретном сундучке, а ключик - у главного повитуха Дрызга.

По прибытии служивые впали в жор - харч атаковали так, что за ушами хрумтело и пугало окрестных собак. Донор-жуаны берегли грацию и больше гуляли, цены себе не сложив, пред лябдями - приглядывались, а потом делили в карты.

- А служить как будете: в скафандерах, иль на босу ногу? - пытали иные лябди для форсу и заметки. Все им после архаровцев в охотку шло.

- Государев махач производится согласно Уставу - натощак и расчехленно! - отвечал Каплун, старшой в трахбате.

Являли в себе донор-жуаны служебную схожесть, все один в один - плешь окатная, щупоглазые, хищноротые, у каждого над пузом телепайка медалей "За взятие", "За овладение"...

Каплун строго следил за изготовкой и, что ни утро, проводил показные маневры в полях - от коих, очертя рога, бежали коровы и прочий скотонарод, а чугуны, зло деренча, плели новые кнуты, взамен измордованных в обороне. А трахбат, навоевавшись всласть, шагал в лагерь, унося контуженных и погоняя условного противника, чтоб пустить его на провиант с хреном.

Но так и не заполонили лябдянских сердец гости непрошенные, а от расспросов уклонялись, в мимогляд все: мол, даже и не слыхивали о такой лябдянской дивизии... Как-то самоходом бабский раж и стух.

Пришло время, повитухи сбодунились и, опухлые, висломордые, принялись зелье отворотное варить - то самое, девичий знак в лоне губящее. Заливнее всех бражничал главповитух Дрызг, и все у Зели - врал: первуха, мол, сладкая, - а сам имел на хозяйку ба-альшой антирес. Даром в атаку идти Устав не позволял, только после впрыска. И вот когда в чаны самый важный порошок пришло время сыпать, дал он маху - от прозелени в бельмах спутал цвет и вместо бабаед-травы ханамуж-корня бросил. Но лишь спустя годы ошибочка вскрылась...

А лябди, тревожной хмурью полные, ходили понуром, без радости, на донор-жуанов если и смотрели, то как на чурбаки - в том больше сучок, а в том просто мля... Пропадала с каждым часом в бабах жизненная сила, непонятно отчего, но на впрыск явились без утайки, в аккурат все, согласно повесткам. Уклонизма на Лябде еще не знали. Выстроились и в змею-очередь привычно записались. По одной - в палатку, а там повитух с впрыскарем резиновым, мерзким, срамным... А кобеля-коновалы вдоль шеренги, и тросточкой в чресла:

- Тебе, гражданка, солдатика презентую, и тебе...

А лябдям хоть в петлю от беззащиты. Все архаровцев честили за дезертирство неисправимое.

Инструкция гласила: три ночи впрыск в бабе перебродит, а уж тогда все чо хошь. А бабу-уклонистку, что девку родит - силком на пол, иль на треть жизни в кишлаг, на перероды. Завидовали лябди тем, у кого доченьки еще от мужей прижиты оказались, боле женского приплоду не намечалось.

В те три дня повитух Дрызг зачастил к Зеле в особинку. Шары нальет и нашептывает:

- Я те в метрополию к себе заберу. О соломе и навозе забудешь. Одену в златохимию, залебедю как царь-дочку...

- Дочка? А царевой бабе типун резиновый не совали?

- Цыть, дура!!! - аж присел повитух. - Ляпун уйми. У нас в метрополии с этим строго. За балабол и в кишлаг...

Хоть и обрыд Зеле муж сей, но в интересе своем первухи все подливала, подливала...

- Я за тебя, стерильненький мой, пошла б, - вздохнула лукавая, - да в супружном сцепе я. Мужик мой воюет в царевом войске, тылов лишать его не могу. Скиснет, аспида пропустит, а это, витаминоз ты мой, государю огорченье. Вот я и думаю блюстися так: по-державному...

Дрызг поедом глазенапал, зубами хрустел, да не выдержал:

- Жарынь тя в кичку! Вольная ты! Ходи со мной, покажу чего...

И попер шатуном прямехонько к секретному сейфу. Потайной фонарь зажег, ключиком ковыркнул и похоронки на всех лябдевых мужиков представил.

- Был сцеп, да вышел весь, ик...

И упырем в красном свете оскалился.

Оборвалось сердечко у Зели. И от жалкости по себе и всем бабам лябдянским покатилась слеза горюча.

- Ты чего?

- От радостев... - выдохнула и пошла сама не своя.

Главповитух было за ней, да споткнулся и захрапел подле сейфа. Проснулся, когда рев изводный в городище поднялся. Глянул на раззявленный ящик и с досады об него башкой. За такое ее не сносить.

За ночь Зеля все избы обошла - а поутру бабы всем миром ревмя ревели. Донор-жуаны с перепугу чкурнули в бронелет. Даже гардероб забыли.

Дрызг по лагерю с зуботычиной - налево, направо.

- Чего в диффикацию впали? Скулит, шелупонь. А вы дело знайте: чехлы долой и поизбенно! Чтоб дым пошел!

Кобелей из бронелета вынули, построили и на городище - типуном. А навстречу чугуны, гремят своим литым косолапьем, а в клещах вилы. Ну как мужики, токмо лектрические.

- Фугари на прямую наводку! - суетил всех Дрызг. - На переплавку их, челядей недовинченных!

А чугуны у лябдей - последняя отрада по хозяйству. И чем бы все кончилось, неведомо, но грянул гром с небес.

Огневищем пырхая, спускался "Шиш".

- Хряпс? Хряпс!!! - лопнуло в супротивных войсках.

Государева дезертира знали все. У Дрызга его вид был приколот для опознания - с глядла и в ухо. А уж "Шиш" был самым выдающимся бронелетом армады, пока не слямзили. Промеж алых горохов уж пыркошвары навострились фугари им в долю не падали...

Понял Дрызг: дело - труба. И затрубил отход.

Лябди на луг высыпали - в хороводы с радости.

- Мля воротился! - громче всех пела Зеля.

Заприметил ее главповитух и через брехлай громово осватал:

- Эй, холера, пойдешь за меня в жены?

И видит же, наркозный, не до замужев ей!

- Гельдыпа тебе лысого! - отбрила Зеля и расхохоталась вприпляс - от дерзости, от Хряпсовой близины.

- Так алкай же, палиндром! - отвел брехлай и пальнул в голубу из плазмоля. И в люк нырнул, убивец.

Свора царева шмыгнула в облака, наискосок...

Вышли из "Шиша" архаровцы. Тырло и Фиську зацеловали, а перед Хряпсом дорожку к Зеле слезами выстелили.

И лежала она неживая, улыбая, ручки белы в росе - навраскидку...