- Что-нибудь случилось?

- Я не умею говорить вообще, а на эту тему в частности и тем более. Это мне не присуще - лезть в чужие дела и отношения, поэтому извини и еще раз извини. Ты когда уезжаешь?

- К майским должен быть дома, через неделю максимум.

- А как же Наташа?

- А что Наташа? Она о чем-то с тобой говорила?

- Нет, что ты, это я сам. Я просто вижу вас как... как у вас... Ну, как ты ей голову закружил... Опять что-то не то говорю! Пойми, что нельзя так. Фу, черт, как непрятно.

- Что нельзя?

- Она - замужняя женщина, он к ней приезжал и если у тебя не сложились отношения с женой, то зачем трогать чужое счастье? Я понятно говорю?

- Понятно, - сказал я.

Алексей еще что-то объяснял, уже более уверенно, приводя аргументы и стоя доказательства своей правоты, а я смотрел на него и думал, что он, наверное, и не подозревает, что и как у нас с Наташей, что каждая встреча для нас - праздник, не карнавал с мишурой и серпантином, а истинность, свет настоящего чувства. Только все это похоже на рассказ Александра Грина, где счастливчик и красавец-капитан - прокаженный.

- Подожди, - остановил я его. - Начать мне придется издалека. Как бы объяснить тебе это попонятнее?.. Знаешь, у госавтоинспекции есть такое правило: "Трогаясь, убедись в безопасности!" Очень хорошее правило по-моему.

- Причем здесь автоинспекция? - озадаченно посмотрел на меня Алексей.

- Не причем, согласен, а правило хорошее, потому что имеет много значений. Главное - это, конечно, то, что если ты начал движение вместе с автомобилем, то убедись в безопасности, так? Но в формулировке для краткости опустили слово "автомобиль", и правило стало звучать, как афоризм. "Трогаясь, убедись в безопасности!" Не то... А что значит "трогаясь"? Может быть "растрогался"? Например, разговорился с человеком, он тебя разжалобил, растрогал, ты готов ему помочь , а оказывается, что он - негодяй, так что трогаясь, убедись в безопасности... Или понятие "тронуться" можно толковать и как "сойти с ума", "сдвинуться", не так ли?

- Сдвинуться можно от твоего афоризма, философ.

- Это я тебе для примера, Алеша, и на будущее. Если уж ты пытаешься разобраться в чужих отношениях, то прежде чем начать такой разговор, поставь себя на место человека, которого ты осуждаешь. Я искренне расскажу тебе все, Алеша, но прежде ответь на несколько моих вопросов. Только прошу тебя, честно. Иначе разговор впустую.

- Хорошо, - с готовностью и даже с некоторым вызовом ответил Алексей.

- Сколько женщин было у тебя в жизни?

Алексей покраснел, потом мотнул головой:

- Одна.

- Это твоя жена?

- Да.

- А как ты думаешь, что сильнее любовь или предрассудок?

- Это вопрос типа: кто кого сборет слон льва или наоборот. Что ты называешь предрассудком?

- Что такое любовь - ты знаешь. Это твое чувство к жене. А если женщина, которую ты любишь, жена другого? И не любит своего мужа? Ошибка в браке - такое тоже бывает.

- Тогда любовь сильнее.

- Значит, в случае, вот как у нас с Наташей, мы имеем право считать, что наши браки - предрассудок, что они существуют чисто формально, а на самом деле их нет. При этом мы должны понимать, что право разорвать наши браки дает нам только настоящее чувство, и если мы в чем-то обманываемся, то за это нам воздастся сторицей. А вдруг ты уводишь чужую жену от мужа только ради прихоти своей? Или поменяйся местами и представь себе, что кто-то увел твою любимую. что бы ты сделал в этом случае?

Алексей побледнел, напрягся, даже зубы вперед не торчали, покрытые побелевшими, твердо сжатыми губами:

- Убил бы...

- Кого? Его? И снова зажил бы с женой душа в душу? Или убил бы ее? Какой смысл?

Алексей сник:

- Да, Валера, это, конечно, не выход. Но что же тогда делать?

- Жить, оставаться человеком, радоваться снежной поляне, грешить и ходить в церковь, любить и верить в хороших людей, вот как ты. Я знаю, что нам с Наташей будет нелегко, но раз мы нашли друг друга, то обязательно будем вместе.

- Значит, у вас все в порядке? - Алешкины передние зубы вновь засияли под очень длинным, очень симпатичным носом.

- Конечно, Алеха. У нас все в порядке.

Глава сороковая

- У нас все в порядке? - Наташа заглянула мне в глаза. - Мы действительно мрачные или только о чем-то задумались?

Она тронула кончиками пальцев уголки моих глаз и погладила щеку. Все время улыбается, а сама бледна, веки припухшие и глаза так косметикой разрисованы, словно вырезаны из лица.

Вот и автобус.

Наташа уткнулась лицом мне в плечо и гладит, гладит мою руку.

- Зайчик ты мой солнечный, счастье мое, жди моих писем, я постараюсь приехать к тебе, у меня отгулов куча. Поправляйся и смотри у меня... прошептал я ей на ухо.

Наташа подняла голову и долго на меня смотрела, словно пытаясь запомнить. Напоследок сунула в руку конверт.

- Обещай, что прочтешь только в Москве.

"Валера, любимый мой, сотворили мы свое счастье, подарила судьба тебя, но ни ноты жалости, ни упрека в нашем расставании.

Пойми, что я тебе сейчас скажу. Я глубоко верю, что человека всегда ожидает расплата. За что? Я - за свое, ты - за свое. Но я не хочу, чтобы ты расплачивался еще и за меня. Я искренне убеждена, что жена тебя любит и ты к ней обязательно вернешься.

Обо мне не думай, не беспокойся.

Спасибо тебе за синие солнышки твоих глаз, за нежность твоих рук, за ласку твоего голоса.

Прощай.

Люблю. Наташа."

С тех пор прошло тридцать лет...

Тогда я дочитал письмо Наташи и стал смотреть в окно автобуса, который вез меня через весеннюю Россию. Я думал о том, что зря Наташа, солнечный зайчик, волнуется и так трагически оценивает ситуацию - мой развод с Тамарой дело решенное, Наташа тоже фактически свободна, надо будет только все оформить и встать на учет в районе, сейчас строят быстро, дадут нам квартиру и мы будем вместе.

В Москву автобус прибыл утром первого мая. Столица принарядилась в красный кумач флагов, разноцветных транспарантов, огромных панно. Звучала музыка. На улицах транспорта было мало, люди шли свободно, не торопясь, добродушно уступая дорогу друг другу - не то, что в будни.

В подъезде, перед дверью я достал ключи, хотел открыть, потом передумал и позвонил. С Тамарой мы почти не переписывались, я получил от нее пару писем, в одном из которых она сообщила мне, что сделала аборт.

Тамара открыла дверь и стояла в передней заспанная, нечесаная и пыталась застегнуть халатик на животе, который округло выпирал из-под ночной сорочки.

- Что стоишь? Проходи, - сказала она и протянула руку.

Я растерянно подумал, что она хочет со мной поздороваться, но она положила мою ладонь на упругий холм живота. Кто-то сильно толкнулся изнутри.

- Зарядку делает. У нас будет сын, Валерий. Твой сын...

Вот она расплата, предреченная Натальей. Рухнул небесный свод и померкло солнце - так мне казалось в тот момент. Десятки отчаянных вопросов вспыхивали в потрясенном сознании и ни на один из них не было желанного ответа. Я стоял, окаменевший, в передней, смотрел на Тамару, и спрашивал ее, и отвечал за нее.

- ...Как же так? Помнишь, как мы договорились перед отъездом, что ты сделаешь операцию? Ты же сама тогда говорила, что не хочешь ребенка, тем более от больного человека, тем более, что зачат он был во время пьяной торопливой встречи?

- Но он уже есть... Что значат слова, если он уже есть? Он есть и я люблю его, как свою руку, как свою частицу... И какой бы он ни был - он есть и он твой...

- Говоришь про любовь... а сама же решила, что у нас все кончено? Ты же хотела выйти замуж за Замойского! Я же тебе не пара - ты забыла про это?

- Замойского я не любила никогда, тебя, дурака, любила, а потом чуть не потеряла, а его, который еще не родился, люблю больше всех. Вот это любовь! И тебя я люблю опять, потому что ты - его отец. Разве непонятно, милый?