И вот я сижу у окна.
Тихо.
Очень холодно... И противно... Оскомина бытия.
Надо встать, переодеться, дойти до остановки троллейбуса, дождаться его, добраться до метро, потом идти до родительского дома еще минут десять, если через овраг... Сил нет... Сменяют меня, как перчатку, как износившуюся вещь, мне одному, без остатка, дожевывать свою болезнь...
Сердце уже бормочет строчки и схоже сейчас с невнятно шамкающей старухой... Дожевывать, домордовывать свою жизнь...
Обои трещат... Бедные мои старики...
Я встал.
И позвонил родителям, что мы приехать не можем, потому что, оказывается, у Тамариной подруги день рождения и мы должны ехать к ней, и еще плел что-то невразумительное, пока мать не повесила трубку.
Глава пятая
Следующим утром, когда я открыл глаза, Тамары уже не было.
Она пришла вчера вечером довольно поздно, оказывается, она опять ездила к своим, села на стул рядом с кроватью, на которой я лежал, закинув руки за голову, закурила. Получилось, будто она сидит у постели больного. Собственно говоря, так оно и было, только для большей убедительности надо было бы сменить весь окружающий цвет на белый, ей бы набросить на плечи халатик и отнять сигарету. Курить при больном... Я заметил, как постепенно свыкаюсь с своей новой ролью и жду монолога Тамары.
Но было молчание. Очевидно, размышляла, как сказать мне о решении семейного совета ее родителей.
Наконец, спросила:
- Это надолго?
- Сказали, месяцев на шесть, на восемь. А что?
- Ничего. Просто думаю, как мне жить.
- Живи, как жила.
- Не поняла.
- Что же тут непонятного? Ходи на работу, ничего не готовь, вечером к подругам, питайся у родителей... ну, будешь меня иногда навещать. Что, собственно говоря, изменится в твоей жизни?.. И почему ты решила, что что-то надо менять? Или ты поняла, что мало заботилась обо мне?
- Причем здесь родители и подруги, опять ты об этом? - с досады она глубоко затянулась сигаретой. - Ты же мужчина, а не баба. Думает только о себе, а мог бы понять, что нам нельзя сейчас быть вместе. Это просто опасно. У меня в детстве легкие слабые были, мне об этом мать все уши прожужжала, как узнала.
- Уйду я завтра-послезавтра и все твои проблемы разрешатся.
- Думаешь? - она испытующе, исподлобья, посмотрела на меня. Потом вздохнула, загасила сигарету. - Ладно, давай спать, утро вечера мудренее. Что у тебя завтра?
- Жду звонка из диспансера.
- Я так сегодня устала, ты себе не представляешь...
Ночь прошла, как длинный, постепенно сереющий вместе с рассветом, кошмар. За всю ночь она ко мне ни разу не повернулась, так и спала, отгородившись высоким плечом. Под утро я забылся каменным сном и проснулся с тупой головной болью. Долго бессмысленно смотрел на трезвонящий телефон, потом снял трубку.
Ян.
- Дрыхнешь? Или страдаешь запорами? Хотя непохоже, если судить по тому, как ты быстро сдаешь мне партию на бильярде. Как настроение?
- Могло бы быть лучше.
- Ты чего раскис? Не отчаивайся. У меня есть тетка, ей сейчас под восемьдесят, перенесла чахотку в молодости, думали концы отдаст... Или взять Вольтера, классический пример сочетания ума и туберкулеза...
- Спасибо. Утешил, племянничек.
- Слушай, старик, если тебе действительно невмоготу, хочешь приеду? Заодно деньги привезу, тебе тут выписали за бюллетень, Лика постаралась... Могу прихватить что-нибудь из закуски, а?
- Спасибо, Ян. И Лике спасибо скажи, я перезвоню тебе по позже. Ты в редакции?
- Пока да.
- Жди звонка.
Я положил трубку, посмотрел на залитую солнцем комнату и встал.
Еще не вечер. В тяжелой ситуации надо прежде всего принять душ и, не торопясь, тщательно побриться. Интересно, вспомнил я, вот Яна я никогда не видел небритым, даже когда мы ночами работали в редакции. Или у него всю дорогу тяжелая ситуация и поэтому он бреется каждый день, чтобы не раскисать?
И действительно, после душа и завтрака стало как-то легче. Хотел перезвонить Яну, но телефон упредил меня.
Мама.
- Сыночек, милый мой, какой ужас! Ты уже встал? Что ты ел? не разбудила тебя? Ведь мы же с папой ни-че-го не знали, не догадывались даже. Ну, почему ты ничего не сказал? Может, что-то надо сделать, чем-то помочь? Как я виновата перед тобой, прости меня, сын мой! Какая же это была ошибка, что мы разъехались! Как же я тебя упустила? Сколько лет растила, растила, все тебе отдавала, ну, худенький ты у меня всегда был, но чтобы так заболеть?!
Я пытался время от времени вставить слово, но мама, не слушая меня, говорила и говорила, пока слезы не сдавили ей горло и она не заплакала.
- Успокойся, мамуль. Мне все говорят "не отчаивайся", и я повторю тебе то же. Нет здесь твоей вины, это ты прости меня, дурака, надо было плюнуть на долги, бросить студию, питаться получше и регулярно, побольше спать. Сам виноват. Починят меня, через полгода буду, как новенький. Что отец, как он? - Как узнал, сидит на валидоле, все меня тормошит, позвони да позвони, а я все боялась разбудить тебя.
- А откуда вы узнали?
- То есть как откуда? Нам Тамара еще часов в девять позвонила.
- О, господи, я же ее просил, хотел вам позвонить сам, просто сегодня мне точно скажут, когда меня кладут в больницу.
- Может, мне приехать, приготовить поесть чего-нибудь?
- Не надо, ма. Я позавтракал. Ты дома будешь?
- Да, да.
- Я перезвоню тебе.
- Ну, хорошо, жду. Беда-то какая...
Вот ведь как получается - заболел вроде я, а нуждаются в утешении родные мне люди. Отец на валидоле, мать в панике, а когда начинаешь их ободрять, то как будто о себе говоришь, как о ком-то другом. И это помогает. Может, в этом и есть панацея от всех болезней - остынь, посмотри на себя со стороны и тогда поймешь, в чем причина недуга. А поняв, выживешь...
Звонок. Телефон, кажется, прорвало.
- Слушаю вас.
- Это институт?
- Какой институт?
- Технологический.
- Нет, девушка, вы ошиблись.
- Как же так? - и она назвала мой номер телефона.
- Правильно. Только вы попали не в институт, а в квартиру. Институт же находится совсем в другом районе, я это точно знаю, проучился в нем пять лет.
- Ой, не вешайте трубку! Вы Истомин? Валерий Сергеевич? Извините, пожалуйста. Дело в том, что у меня есть подруга, Галя Королева, она в вашей киностудии занимается, вы ее знаете, да?
Так вот, она дала мне телефон, я думала, институтский, а оказалось ваш домашний. Поэтому я и спросила институт вначале. - И чем же могу быть вам полезен?
Трубка долго молчала, потом тихо выдохнула:
- Я хочу поступать в Технологический...
Я опешил от удивления, потом разозлился:
- Здесь какое-то недоразумение, девушка. Да, я закончил Технологический, да, я занимаюсь там в киностудии в свободное от работы время, но работаю в отраслевом издательстве и, поверьте, к делам поступления в институт никакого отношения не имел и, смею уверить, иметь не буду. И при чем здесь Галя Королева?! Тоже мне, советчица нашлась! Я еще с ней поговорю...
- Не кричите, пожалуйста, я вас хорошо слышу... Вы меня не поняли... И Галя Королева вовсе ни в чем не виновата... Я-то хотела в киноактрисы пойти, у меня внешние данные хорошие. Все мальчишки из класса и учителя тоже, то есть все-все абсолютно были в меня влюблены. Кроме того, я фотогенична. А родители заладили про свое - с медалью надо идти в Технологический.
- Так вы еще и отличница?
- Не золотая, - со вздохом сказала девушка, - а только серебряная. А вы как посоветуете? Может, не мучиться, и то верно: диплом получу, специальность...
- Непонятно только, почему вы решили поступать в институт в октябре, а почему, скажем, не в июне?
- Да все очень просто объясняется. Пыталась и во ВГИК, и в театральные училища, а потом просто на киностудию пришла, но надоело по массовкам мотаться.
- А вы очень любите кино?
