Джаз для Горина был и остался музыкой его юности, так рок отпечатается в памяти нынешних молодых, Горин и сына прозвал Дюк в честь Элингтона. Многих джазменов Горину посчастливилось видеть в концертах - тех же Гудмена и Элингтона, до сих поржжет сожаление, что прервал гастроли и отказался выступать в Москве Оскар Питерсон из-за того, что Госконцерт не нашел ему лучшей гостиницы, чем второразрядный "Урал".

Три дня в Ярославле - по шесть-семь часов музыки ежедневно, мозаика совершенно несхожих, в отличие от совэстрады, талантов - и одержимый виолончелист, с головой погруженный в тягучие волны воловьих жил своего инструмента, и хромой ударник, полчаса развешивающий и расставляющий на пустой сцене барабаны, барабанчики, бубны, горшки, тарелки, тарелочки, связки бубенцов, а потом в тишине зала, касаясь этих предметов, заставивший их отозваться каждого своей партитурой в симфонии ударных "Разговоры", и дуэт пианиста с ксилофонистом, который трижды начинал в отчаянном ритме выстукивать свою импровизацию и трижды сбивался, пока, наконец, не бросил палочки и ушел за кулисы, но зал зааплодировал и смолкал до тех пор, пока ксилофонист не вернулся и не сыграл-таки пьесу до конца, заслужив овацию, и трио, квартеты, квинтеты, биг-бенды - большие оркестры - раскачивали зал, а вместе с ними, казалось, и дворец культуры с колоннами, и древний русский город с обкомом во главе. Зал не просто слушал, это невозможно на джазовом фестивале - зал переживал вместе с солистом, радовался и кричал, погружался в сумасшедшую тьму подкорки и парил в высотах гармонии. Ведущий, знавший всех музыкантов и добрую половину зала, не объявлял номер "Соло для песочных часов с боем" или "Бисер в ежовых рукавицах", а беседовал, высказывал свое мнение, что тут особенного по нынешним понятиям, а тогда звучало как декларация прав человека.

В фойе дворца культуры висело несколько графических работ, слабое подобие выставки, один эстамп запомнился Горину - черно-белый, без теней, скрючился на трехногом стуле голый человек в обнимку с саксофоном, рядом на краю стола - бутылка портвейна "Лучший" за один рубль двадцать семь копеек и огрызок яблока. Черно-белые будни джаза и фейерверк фестиваля...

В Пятигорск прибыли в три часа пополудни. Обогнув здание вокзала, Горин удачно вышел на остановку и сел в подошедший автобус. Раскачиваясь на дорожных колдобинах, кренясь на поворотах и натужно подвывая при преодолении постоянного подъема, машина забралась, наконец, на ровную площадку. День был погожий, весеннее солнце неярко ослепило Горина, он, улыбнувшись, зажмурился, обернулся и увидел Гору.

Пронзило острое ощущение встречи с вечностью - вечности не было ни в сидящих на скамейках, ни в стоящих разбросанной группкой на остановке автобуса, ни в идущих на процедуры или возвращающихся с процедур, ни в белых корпусах санатория, четырьмя ступенями забирающихся вверх по склону, ни в параллельно провисших тросах фуникулера, ни в ретрансляционной мачте, уткнувшейся в небо - вечность была в Горе. Море - также зеркало вечности, но в волнах бесконечного движения, Гора же, не торопясь, вздымалась из недр, вздох ее величия исчисляется миллионами оборотов Земли вокруг Солнца. Гора хранила молчание вечности и сто сорок восемь лет назад, когда Лермонтов ехал навстречу своей смерти. В неотвратимости происшедшего увиделась Горину предначертанность гибели поэта и ощутилась невидимая связь с днем сегодняшним.

Длинный коридор на третьем этаже с одинаковыми безликими дверями, за одной из них небольшая прихожая с вешалкой, на которой висел чей-то плащ, в комнате две кровати вдоль стены, разделенные тумбочкой, и стеклянный проем, за которым, как в раме картины, маленький балкончик и склон Горы. На небрежно застеленной кровати соседа почему-то оказалось две подушки, Горин, не долго сомневаясь, выбрал из них набитую поплотнее, кинул на свою кровать еще и чемодан, куртку и поспешил на прием к врачу.

- Что беспокоит? - подняла на Горина светлые глаза полная женщина в белом халате после того, как ознакомилась с его санаторной картой.

Спросила участливо, и Горина потянуло поделиться с ней, да не знал с чего начать - печень, простата, геморрой, парадентоз, конъюнктивит полста за плечами, лет десять осталось, да, не больше десяти...

- Разденьтесь, я вас послушаю.

Касания холодного металлического кружка стетоскопа.

- Чем-нибудь серьезным болели?

- Язва двенадцатиперстной, аппендицит.

- Похудели, наверное, в последнее время? - оценила она на взгляд Горинскую наготу. - Из родственников никто от рака не умирал?

Горин представил генеалогическое дерево рода Гориных и ветви, которые обрубил рак, - отец, тетка, дед по материнской линии, двоюродный брат, нет, не десять лет осталось, меньше, наверняка меньше. Это неотвратимо. Как в день дуэли. Различимый не в такой уж туманной дымке будущего финал жизни не пугал Горина, только все отчетливей стучал маятник времени успеть, успеть, успеть...

Получив талон на питание - пятая диета и назначения - грязи, массаж, кислородный коктейль, ингаляции, Горин разобрал чемодан, погулял по территории, тут подоспело время ужина, и отдыхающие ручейками стали стекаться к стеклянному кубу двухэтажной столовой. Горин попал во вторую смену, два потока идущих навстречу друг другу вверх и вниз по лестнице с переменным успехом вели борьбу за единственные перила. Заторы с кратким выяснением отношений происходили, когда сходились, как в лобовой атаке, ветераны войны. Почти каждый второй носил ордена, медали, набор орденских планок, нагрудные знаки лауреатов, ударников, передовиков - побеждал обладатель более представительного иконостаса.

Огромный зал - ряды столов на шесть посадочных мест каждый, в проходах официантки толкали каталки с пирамидами тарелок. Горинская ячейка оказалась где-то в углу зала, соседи по столу быстро поели и ушли и Горин посидел одиноко, дожидаясь пока на него не обратят внимание.

- Новенький что ли? - заметила наконец-то Горина официантка.

Говорила она приветливо, но размеренно, с паузами, будто расставляла тарелки по местам.

- На вас у меня ничего не заказано. Придется довольствоваться чем бог послал. Только дежурные блюда. Есть рыба с перловкой. Или лапшевник с творогом. Выбирайте, все одинаково вкусное. Каши вам принести? Маслица нет? Значит, съели. Сахар на другом столе посмотрите, может остался. Не завезли продуктов, что тут поделаешь...