Благонравье в каплуне.
Коль петух заплакал - значит,
Он кого-то наповал
Ненароком заклевал.
Оттого он, аспид, плачет,
Что неслыханно устал:
И клевался, и топтал.
Мартен, яростный рубака,
Ритор и головомой,
Подголосок верный мой,
Мартен, певчая макака,
Гордо шествуй впереди,
Всех папистов угвозди!
Если, петухи, охота
Перья вам терять в бою,
То терпите песнь мою,
Не хулите роммелпота,
Не желаю быть в долгу:
Вы наврете - я налгу.
Рейнтье, ведь и ты получишь!
Не учи других клевать,
Ибо Коппену плевать,
Что его хулишь и жучишь:
Не притащится тишком
Он с повинным гребешком!
Дурня Главного могу ли
Я в стихе обидеть зря:
Сам себя искостеря,
Пусть в Алжир плывет в кастрюле,
Чтобы дотянуть, дрожа,
До кастрильного ножа!
Что нахохлились сердито?
Что цепляетесь к словам?
Это все поведал вам
Безответственный пиита,
Что потщился, не соврав,
Описать куриный нрав.
Вопросить всего логичней
У апостола Петра:
Птичня, бывшая вчера,
Хуже ли новейшей птични?
Спорим, Петр-ключарь в ответ
Коротко ответит: "Нет!"
СКРЕБНИЦА
Господину Хофту, стольнику Мейдена
Как, стольник, возросла людского чванства мера,
Что верою себя зовет любая вера!
Религий множество - неужто навсегда?
Неужто не в одной, всеобщей, есть нужда?
Потребны ль Господу такие христиане
Со словом Божиим не в сердце, а в кармане?
И как не помянуть речение Христа
О тех, не сердце кто приблизил, а уста.
Спасителю нужна душа, а не цитата,
Что приготовлена всегда у пустосвята;
Подобна братия отвратная сия
Повапленым гробам, исполненным гнилья.
Был не таков, о нет, отец голландских граждан,
Что в качестве главы народом был возжаждан,
Кто внешностью благой являл благую суть,
И вот, после того, как он окончил путь,
Мы сетуем о нем, скорбя неизмеримо;
Коль с кем-то он сравним - то с консулами Рима,
Что целью числили раденье о стране,
Был землепашца труд тогда в большой цене,
А золотой посул из вражьего вертепа
Ценился менее, чем жареная репа.
Таким его навек запомнил город мой
С морщинистым лицом, зато с душой прямой.
Как не почтить теперь тебя с печалью жгучей,
Опершийся на трость державы столп могучий!
Уж лучше никогда не вспоминать бы мне
Дни Катилины, дни, сгоревшие в войне;
Ты посвящал себя служенью доле славной,
Когда твою главу главарь бесчестил главный,
Ты был бестрепетен и не щадил трудов,
Спасаючи сирот, изгнанников и вдов.
Ты не искал вовек ни почестей, ни денег,
Не роскоши мирской, а милосердья ленник,
Всем обездоленным заботливый отец
Зерцало честности, высокий образец!
Вовек ни в кровь, ни в грязь не окунал ты руки,
Ты ни одной мольбы не приравнял к докуке,
С которой мыслию оставил ты людей?
Коль ты глава для всех - то обо всех радей!
Да, мог бы Амстердам себя возвысить вдвое,
Возьми он в герб себе реченье таковое,
Сим принципом навек прославился бы град,
Поскольку следовать ему ценней стократ,
Чем обладать казной реалов и цехинов,
Страна бы процвела, преграды опрокинув.
Когда б нам не одну иметь, а много глав,
Испанцам убежать осталось бы стремглав,
Воскреснуть бы пришлось велеречивцу Нею,
Чтоб, мощь узрев сию, склониться перед нею,
На перекладинах, столь безобидным впредь,
Пиратам Дюнкерка висеть бы да висеть,
И кто же посмотреть при этом не захочет
На капера, что нам сегодня гибель прочит,
Что с наших рыбаков дань жизнями берет,
И всюду слышен плач беспомощных сирот
И безутешных вдов, что у беды во власти,
В корыстолюбии причина сей напасти,
Что выгоду свою за цель велит почесть,
Коль выражусь ясней - меня постигнет месть,
Позор иль даже казнь за разглашенье истин.
Защитник истины повсюду ненавистен.
Их мудрость главная - помалкивай, кто сыт.
И я бы ей служил, да сердце не велит,
Она крушит мою земную оболочку,
Так юное вино разламывает бочку.
Неисправимец, я исправить век хочу,
Век, что себя обрек позорному бичу,
Наш век стяжательства, наш век злодейских шаек,
Клятвопреступников, лгунов и попрошаек.
Когда бы жил Катон еще и до сих пор,
Как стал бы яростен его державный взор,
Узревший этот век, погрязший в лжи и войнах,
Смиренье нищее всех честных и достойных,
И власть имущества плутов, имущих власть.
Он возглаголал бы: "Сей должно ков разъясть!
Сей должен быть корабль на путь наставлен снова!
Сместить негодного потребно рулевого,
Что корабля вести не в силах по волнам,
Подобный увалень лишь все испортит нам,
Покуда больших бед не сделал он - заране
Я за ухо его приколочу к бизани!"
Коль был бы жив Катон - не знать бы нам скорбей.
Но нет его - и мы все меньше, все слабей,
И диво ли, что нас враги опередили,
Пока стояли мы средь моря, в полном штиле,
Полуразбитые, почти что на мели.
При рулевых таких - плывут ли корабли?
И можно ль осуждать безнравственность поступка
Того, кого несет к земле ближайшей шлюпка?
Но отрекаться я от тех повременю,
В чьем сердце место есть сыновнему огню,
Любви к отечеству: они как жемчуг редки,
Когда на серости - парадные расцветки;
Но унывать зачем, пока у нас в дому
Толика мудрости дана кое-кому,
Довольно есть таких, кто не подходит с ленью
К правоблюстительству, к державоуправленью
И кто не припасет для собственной мошны
Ни одного гроша общественной казны;
Не соблазнится кто хитросплетеньем лести,
Не будет Господу служить с мамоной вместе.
Благочестивец где, что наконец вернет
Расцвет Голландии, ее былой почет,
Неужто мысль сия - крамола перед Богом?
Неужто говорю чрезмерно новым слогом?
Нет, все не так, увы. Роскошны времена.
Откормлен жеребец, чтоб дамы допоздна
Могли бы разъезжать с детьми в златой карете,
Тем временем растут и в брак вступают дети,
И мода новая идет по их следам,
Как флаги рыцарей, шуршат вуали дам.
Кто повести о них внимать хотел бы дале,
В сатире Хейгенса отыщет все детали:
Он пышность глупую, клеймя, избичевал.
Царит излишество и требует похвал,
Чиноторговствует и шлет врагу товары,
Ни на единый миг не опасаясь кары,
Не платит пошлины, -коль платит, то гроши,
С контрабандистами считает барыши
И казнокрадствует, совсем притом без риска,
Поскольку есть на все кредитная расписка,
И часто говорит, что, мол, ему не чужд
Весь перечень людских наклонностей и нужд.
Что ж - кто последним был, возможно, первым станет.
Все лупят ослика - общинный ослик тянет.
Вези, осел, зерно! Держава ждет муки!
Нам должно погонять, тебе - возить мешки,
Доволен будь, осел, гордись своим уделом,
Свободен духом ты - пусть несвободен телом.
Но ты заслужишь рай, трудясь своим горбом,
Нам это не к лицу, а ты - рожден рабом.
По доброй воле ты обязан мчать вприпрыжку!
Животное бежит, забывши про одышку,
Про кашель и про пот, - торопится в грязи.
Коль взмолишься, упав, то все равно ползи,
Осел кричит, пока погонщик с мрачной злостью
Из христианских чувств его лупцует тростью.
Как страсти, злые столь, в сердцах произросли?
Как не разгневаться? Управы нет ужли
На тех, кто из казны деньгу гребет лопатой?
И долго ль кары ждать сей шайке вороватой?
