Это так про Дедушкин лиман дед Кирюха из Маяков рассказывает.

- Да что вы его слушаете? - пыхтит трубкой дед Круча. - Болтает черт знает что! И кто бы это ему поверил, что старуха деда утопила? Да еще не народилась и никогда в свете не народится та баба, чтобы меня утопила!. Моя покойница тоже когда-то, бывало, за качалку хваталась! Так я ей показал качалку! Если бы сапог не упрятала да на печь меня не загнала, я бы ее прикончил! И не каркнула бы! А так своей смертью умерла! Видели мы таких баб!

- А где же, дедушка, Сирка Ивана щука, на три пуда с фунтом? спросил у деда Кручи Гордей Иванович.

Дед Круча поглядел на небо, повздыхал, перекрестивши лоб:

- Побледнел, глядите вон, уже Млечный Путь. И Волосожары вон куда откатилися! Давайте подремлем! Вот-вот уже и рассветет! Ложитесь! Лучше завтра про щуку расскажу!

* * *

...Дед Круча набил трубку, придавил табак в трубке ногтем большого пальца, завязал кисет, запрятал кисет в карман, взял из костра уголек, положил в трубку, разжег трубку, потянул раз пять, вынул трубку изо рта, сплюнул и начал:

- Было это... Да еще мой дед покойный, царство ему небесное, жив был. Чтоб не сбрехать, было это как раз тогда, как вышло замирение с Гапонией (Японию дед Круча упорно называл Гапонией, а японцев - гапонцами). Начали у нас тогда, помню, панские якономии палить. То там в степи пан горит, то там... Да и у нас была панская якономия... Я родом не тутешний, я оттуда, аж из-за Чаплинки, туда ближе к Таврии... Мне уже тогда на призыв повернуло. Вот дед и говорит:

"Что ж оно такое на свете делается?! Всюду паны горят, а наш же как: у бога теленка съел или как?"

Посмотрел на меня дед, а я на деда, а потом дед и говорит бабе:

"Ты, Федоська, хлеба нам в торбочку положи, хлебины две, да луку с десяток, соли, пойдем мы с Ванькой (меня Иваном зовут) сеткой перепелов ловить".

"А на что же вам аж две хлебины?" - спрашивает баба.

"Да мы не скоро вернемся! Наловим перепелов да, может, в самые Алешки на базар понесем. В Алешках, говорят, немцы за перепелов хорошие деньги дают!"

Дед говорит, а сам и не улыбнется, а я сразу догадался, что не перепелами тут пахнет.

Одним словом, чтоб долго не говорить, сгорела той ночью у нашего пана якономия, а мы с дедом очутились аж в Основе, работали на виноградниках, а потом в эти места прибились да тут уже и отаборились.

Родители мои с братьями да с сестрами на Дальний Восток подались, где-то аж на Амуре очутились, а я с дедом остался. Когда все немного утихло, переехала к нам бабушка, да и жили мы тутечки, тут я и женился, тут сначала мы бабку похоронили, а потом и деда...

Замолк дед Круча и задумался, задумался... , Покатилась с неба звезда, заревел бугай в Казначейском лимане, ударила под осокой щука.

- Ишь бьет! Ишь, как бьет! - помогал бородой дед.

- А когда ж уже про щуку, дедусь? Про Сирко-ву? - Гордей Иванович к деду.

- А ты не перебивай! - сердито огрызнулся дед. - Ты слушай!

Тихо-тихо стало вокруг. Такая настала тишина, что не слышно было даже журчанья ручья, не шуршали камыши, не выбрасывалась рыба. И мы словно не дышали.

Вдруг крик:

"Ко-ко-ко! Ггр-гр-гр-гр!"

Зашелестели крылья, и сонный петух сорвался с вербы и упал на Гордея Ивановича.

- Побей тебя сила божья! - подскочил Гордей Иванович.- Откуда он тут?

- Чтоб он сдох! - выругался дед Круча. - То куры сторожа на вербе ночуют. Сторож тут рыбацкую снасть охраняет! Бригада тут рыбацкая колхозная рыбачит.

- Смотри, напугал как, чертов петух!

И снова тишь, тихо, тихо...

... - Так вот, значит, и поплыли мы на лодке с дедом,- начал дед Круча, - в речку в Басанку. В Дедушкином лимане у нас сети стояли. Так мы, бывало, проверим сети, а тогда и балуемся на шук в Басанке, на живца... А омуты там глубокие есть! Там такой есть омут - саженей, должно быть, пять глубиной. Закинули, значит, мы на живца. Живец крупненький, крючок тоже такой, что и бугая удержит, а леска в двадцать пять волосин. Тогда еще капронов мы не знали, а сами плели леску из конского хвоста. У степных лошадей, что в табунах долго ходили, отличный волос был - крепкий, увесистый и в воде незаметный. Щук мы ловили на живца много. Так что, ничего удивительного не было, что поплавок вдруг нырнул. Подсек я. А дед рядом. Подсек, значит, дернул и вспомнил черта: за корягу зацепился. Дед не любил на воде черта поминать, ругнул меня за то, что я его вспомнил, да и спрашивает:

"Почему не тянешь?"

"Зацепила, - говорю, - коряга!"

Да как дерну! А оно меня как дернет, так я торчком в воду, вынырнул и к деду:

"Спас..."

А оно меня как дернет. Я снова нырнул! Дед штаны с себя - да в воду меня спасать. Вынырнул я из воды, а дед меня за руку, а сам за вербу держится - верба на берегу аж к воде ветки наклонила, И вот вам такая чертовщина: я удочку держу, дед одной рукой меня держит, а другой за вербу держится! А оно водит, а оно водит! Как поведет, как поведет!..

- Да что же водит? - не вытерпел Гордей Иванович.

- Да ты слушай, - отмахнулся дед. - Что водит? А я знаю, что там на крючке сидит: может, щука, может, сом, может, еще какая-то лихая образина! Водит, дергает, да так дергает, что рука трещит. Дед кричит:

"Тяни! Подтягивай!"

А я не могу, не подтяну. С полчаса вот так оно нас водило. Наконец вот как будто поддалось. Идет! Я его все хочу из воды вывести, чтобы оно воздух хватило! Как вдруг высовывается из воды - что такое? - вроде морда коровья, только безрогая! Высунулось оно, нас как увидело, да как бросится назад, чуть-чуть я удочку не выпустил. И снова началось: водит и водит... Не знаю, что уже с дедом стряслось,- замерз ли, или что другое, - да только он в крик:

"Пущу! Пущу, ей-богу, пущу! Не могу!"

"Держитесь, - кричу, - может, оно утихомирится?"

"Да пускай, - кричит дед, - а то оно нас обоих утопит!"

И такое неизвестно что и творится! Как вдруг из-за угла Микита Пувичка на лодке приблизился! Подплывает:

"Что такое?"

"Спасай, Микита!" - мы с дедом к нему.

А оно как раз снова вверх идет, морду высовывает... .

"Бей, Микита, веслом! Бей!"

Микита как врежет его веслом между глаз - вывернулось оно на воде. Глядим - щука! Ну, как теленок величиной. Вытащили мы ее на берег, оттащили подальше от воды... Ох, и страшилище! Три пуда и фунт! Голова, ну, не меньше, как у коровы, только безрогая. Корыто икры мы из нее выпустили. Вон какая щука!

- А откуда видно, что она Сиркова! - спросил Гордей Иванович.

- Откуда? А у нее там над глазами, точно поперек лба, вроде как буквы "СИ"... Сирко, значит... Меченая.

- Что-то вы, дедушка Круча, такого тут наплели... "СИ"... Буквы... Сирко щуку в море видал, а это вон вишь где, в Басанке... Да и когда тут Сирко был, а когда вы с дедом щуку вытащили?! Сказку где-то слыхали, дедусь?

- А ты разве не читал, в книгах было написано, что в Москве вот не так давно поймали щуку, а на ней кольцо, а на кольце надпись, что, мол, сия щука пущена в царствование Бориса Годунова! Вон аж когда! Триста лет щуке! А Сирко - это не так уже и давно, и двухсот лет нету! А ты не веришь?!

"Огромные, - подумал я про себя, - щуки бывают на свете! Три пуда и фунт! Исторические щуки!"

* * *

При нас дед Круча большой щуки ни разу не поймал.

Все щучьи рекорды того лета побила одна симпатичная супружеская чета спортсменов, немолодые уже люди, Валентина Васильевна и Гаврила Иванович. Сколько же они щук поперетаскали! Да каких! Правда, на три пуда с фунтом не было, а так до десятка килограммов бывали.

И знаете, на что!

На дорожку! На блесну!

Гаврила Иванович садился на весла, а Валентина Васильевна с дорожкой.

Выезжали они и утром и вечером. Как выедут, обязательно минимум с полдесятка щук и есть! А бывало, что и до двух десятков! По килограмму и больше! Что удивительно, когда на веслах Валентина Васильевна, а ведет дорожку Гаврила Иванович, очень редко ловилась щука! А как только дорожка у Валентины Васильевны, тащит одну за другой! Особенная какая-то симпатия к Валентине Васильевне... Или, может, одни щупаки попадались?!