приходит попытка понимания явления на основе теории относительности, но
она обременена - насколько нам известно - как минимум, одним главным
противоречием, которое никак нельзя убрать. Особое сопоставление
движущихся относительно друг друга систем, с которыми мы имеем здесь
дело, теоретически является абсолютно невозможным. Таким образом, мы
становимся перед альтернативой: является ли это локальной экспозицией или
же проекцией с Земли. Здесь мы имеем своеобразный дуализм: если не
обращать внимания на проблему зрения, то в первом случае известную
ситуацию лучше всего описывают преобразования Лоренца, а во втором
необходимо ссылаться на эффект Доплера.
Остановлюсь на этой последней возможности. Полоса электромагнитных
волн, выстреленных из излучателя, перенесенного из убежища в город,
имевших с самого начала частоту вторичного космического излучения, туда
попадает уже с длиной, большей в двадцать тысяч раз, то есть как
излучение на стыке рентгеновских и гамма-лучей. Потом, после частичного
отражения от предметов города, возвращается назад, еще раз подвергаясь
допплеровскому эффекту (следовательно, передвинувшись еще дальше к
"красному" краю спектра) и окончательно, в системе наблюдателя займет
место в спектре излучения видимого для него света. Время экспозиции,
облучения, для статуй столь краткое, что - говоря практически - такое
облучение никакого вреда им не приносит. Зато личность из нашей системы
отсчета, облученная в городе излучателем непосредственно, подвергается
поражению немедленно. Все это происходит, в первую очередь, потому, что
такой человек поглощает поток излучения с частотой в двадцать тысяч раз
большей, а во-вторых, по той причине, что время облучения для такого
человека будет во столько же раз большим, чем соответствующее время
относительно статуй.
Остается еще решение проблемы, для обитателей убежища, по-видимому,
самой важной: является ли таинственное творение, что мчится за нами в
космическом пространстве, абсолютной репродукцией города периода
последних шести минут, непосредственно предшествовавших сотрясению и
катастрофе, говоря иначе - является ли он симметрическим отображением
определенной пространственной зоны, связанной с Землей, на
пространственную зону, связанную с убежищем, либо же следует считать
(здесь я бы мог указать на убедительные доказательства), что данное
творение идентично самому городу? Разница между двумя возможностями
является очевидной, поскольку в первом случае нам даны два города: там
недосягаемый оригинал, а здесь - его копия, на которой мы можем
производить различные операции, не опасаясь того, что вводим изменения в
собственное прошлое; во втором же случае имеется только один город
летящий за убежищем оригинал. Если - в чем лично я уверен - реализуется
вторая из рассматриваемых возможностей, то все, даже самые мелкие
изменения, вызванные нами в городе в настоящий момент, следует трактовать
в качестве автоматического дополнения отсутствующих предшественников во
всех этих событийных связях, для которых в убежище уже имеются им
соответствующие последствия. Такие дополнения необходимы с точки зрения
детерминизма. Они совершаются как бы на краю нашей деятельности,
поскольку сами мы не имеем возможности их проконтролировать.
Я покинул канцелярию Гонеда, которую правильнее было бы назвать комиссариатом, и пошел по опустевшим коридорам, куда глаза глядят. У меня уже не было терпения ожидать его на месте; с другой же стороны, я не ожидал и того, чтобы Алин пожелал указать мне место пребывания полковника. По дороге я сунул в карман листки с рапортом Лендону. Нужно будет передать их как можно быстрее. Тщательная изоляция между сегментами не облегчала мне этого задания. Нужно было бы получить разрешение покинуть данную зону, и такое разрешение мог выдать только полковник Гонед. Успел бы я вернуться потом, чтобы, наконец, связаться с Эльтой Демион?
Насколько я успел понять царящие в убежище обычаи, Гонед никогда бы не посчитал мой рапорт документом первостепенной важности и направил бы его в сегмент коменданта обычным служебным порядком. Замечание о термоядерном заряде, которым он желал воспользоваться, чтобы пробить путь на поверхность Земли, выразительно свидетельствовало, на что этот человек рассчитывал. Он напоминал муху, мечущуюся внутри запечатанной бутылки; стенки ловушки отделяли его от цветущего сада, и было бы сложно объяснить, что, выбивая окно, он всех подвергнет опасностям галактической пустоты.
Так или иначе, все пути, которые вычерчивала передо мной ситуация, сейчас фокусировались на личности Гонеда, поэтому я очень обрадовался, увидав его в компании нескольких собравшихся в коридоре лиц. Направляясь в его сторону, я прошел мимо Сента и Раниэля. Увидав этого последнего, я несколько смешался: выходит, кто-то выпустил его со склада. Мне не хотелось разговаривать с ним. Любые оправдания прозвучали бы здесь неуклюже и фальшиво, тем более, что - говоря по правде - я совершенно о нем забыл.
Какой-то мужчина с портфелем в руке обогнал меня в тот самый момент, когда я притормозил, проходя рядом с Раниэлем. Он вел себя так, как будто желал опередить меня в очереди устройства всяческих вопросов с полковником. Мужчина подошел к разговаривающему с двумя женщинами Гонеду и остановился в позе, выражающей готовность к длительному ожиданию. Портфель при этом он поставил на пол. Если бы не блестящие, разгоряченные глаза, я бы сказал, что лицо его надело маску терпеливости, отличающей образцового просителя. Сам я глянул на Раниэля: тот смотрел на меня.
Все то, что случилось в течение последующих пяти секунд, можно назвать мастерским примером молниеносного действия, на которое был способен один только Сент. Вначале я слышал его краткий рык: "Ложись!" Прежде чем кто-либо успел повернуть голову, Сент подскочил к Гонеду и пихнул его, вместе с женщинами, столь резко, что все повалились. При этом мы дали доступ к дверям туалета, в которые Сент пнул ногой изо всех сил и, практически одновременно забрасывая в средину подхваченный с пола портфель. Двери отбились от стенки и с треском вернулись на предыдущее место - это было одно мгновение секунды; а во второе я уже увидал Сента, приготовившегося к выстрелу с бедра и уже удалившуюся фигуру хозяина портфеля который, разбросав руки, отклонялся назад, подбитый пулей еще до того, как решился на явное бегство - и все это вместе в глухой тишине, потому что даже выстрел из револьвера был тишиной по сравнению с оглушительным грохотом взрыва, потрясшего всем сегментом.
Взорванная дверь вылетела в коридор, открывая внутренности ниши, засыпанной мусором развалин. Грохот в туалете прекратился очень резко; все мы лежали в плотном облаке белой пыли, посреди все еще сыплющихся обломков, сквозь нервный женский визг я слышал чей-то кашель.
- Раненные имеются? - спросил Сент. Все его лицо было покрыто красными пятнышками.
Никто не отвечал. Тогда он склонился над Гонедом и помог тому встать. Я и сам поднялся на ноги. Если не считать разбитого локтя, резаной раны на бедре и свернутой в щиколотке ноги - никакого особого вреда взрыв мне не принес. Другим точно так же. Следовало признать, что Сент прекрасно стерег своего начальника. Женщины взаимно обтрепывали друг с друга толстый слой пыли. В этих действиях было больше необходимости успокоить возбужденные нервы, чем какого-то иного смысла. После этого они тут же спрятались в соседнем помещении. Двери по всей длине коридора начали открываться, показывая осторожно высовывающиеся головы и целые фигуры людей, чаще всего вырванных ото сна. Никто ни о чем не спрашивал. И более всего меня изумляла эта неестественная тишина.
Сент растаптывал кровавую лужу возле тела террориста - окруженный растущей толпой зевак, он шарил у того по карманам.
