Неподалеку от первой улицы я задержался. Вися в пространстве над крышами домов, я направил излучатель вертикально вниз, где маячили тени воскообразных фигур. Суженный поток света скользнул вдоль мостовой и, перескакивая от одного человека к другому, высветил на средине пустой мостовой белый автомобиль. После этого я перевел взгляд на группу людей, которых данный момент зафиксировал в непонятной сцене у входа в ночной ресторан. Я спадал в глубину узенького перешейка, образованного рядами окон; при этом я был переполнен растущим напряжением с непонятным происхождением. Я спустился до уровня тротуара. В глазах - даже тогда, когда я повернулся к монотонно черному небу - стоял образ белого пятна с маленькой фигуркой человека внутри открытой автомашины. Вновь я нашел его лицо на самом конце длинной световой полосы. Оно неотвратимо притягивало меня к себе. Затаив дыхание, я выплыл на самую средину мостовой и заложил петлю вокруг неподвижной фигуры.
В моей памяти не оставалось никакой, даже самой малейшей подробности, которая бы связывалась с этой сценой, но все каким-то образом можно было объяснить. Стрелки весов, сотрясаемых различными обстоятельствами, колеблясь между вероятным и сомнительным, наконец-то склонились в сторону полнейшей уверенности, что я аутентичный человек. Больше ни о чем я уже не думал; все было так, словно я загипнотизировал самого себя, глядя в зеркало, которое ночью четвертого июня перехватило мое изображение и сохраняло его в течение девятимесячного периода. В мужчине, сидящем за рулем открытого белого "ога", я узнал самого себя.
Все здесь для меня было совершенно чужим, за исключением самого тела. Как форма автомобиля, когда-то принадлежащего мне самому, так и одежда статуи - мне абсолютно ничего не говорили. Я не был идентичен с ним исключительно потому, что нас разделял девятимесячный отрезок времени. Но, за исключением всего того, что принес приобретенный в убежище опыт, мы совершенно не различались. Я всматривался в черты собственного лица, а автомобиль, миллиметр за миллиметром, перемещался вдоль пустынной мостовой. Очень медленно, но неотвратимо, он удалялся от стоянки. Через четыре минуты он занял место, удаленное на шаг от предыдущего положения. Я склонился над циферблатом спидометра. "Ог" мчался со скоростью сто сорок четыре километра в час. Сейчас он двигался в сторону сборища статуй, которые перекрывали мостовую. Я оценил, что автомобиль промчится мимо них через три секунды, поскольку именно столько времени автомобилю требовалось, чтобы преодолеть расстояние в сто двадцать метров, разделявшие его от плотной толпы. Я поплыл в ту сторону.
Люди окружали довольно крупный павильон, возведенный в месте, что разрыв в стене домов образовывал нечто вроде небольшой площади. Издалека здание делало впечатление конструкции, открывавшей вход в подземную станцию метрополитена. Низкий и толстый потолок, над которым я завис, опирался на четырех колоннах, симметрично размещенных по окружности овальной плиты. Спереди имелась надпись: "ЛИФТОВАЯ ШАХТА № 6", что заставило меня предположить, что здесь находился еще один комплекс лифтов, перевозивших горожан в убежище. Вместо стенки, пространство под крышей левого крыла перегораживали разбитые уже во многих местах стекла. Группы статуй застыли возле образовавшихся проломов, пропихиваясь сквозь них по пути в центральную часть здания.
Я и сам протиснулся сквозь один из таких проломов и проплыл над многочисленными головами в средину павильона. Внутренняя терраса обрывалась на высоте половины этажа. У окружавшей его балюстрады стоял плотно сбитый ряд вооруженных полицейских. Они сдерживали напор людей, желавших попасть на нижний этаж. Разрыв в мраморной плите открывал вид на наклонный туннель. Его перечеркивали длинные ленты эскалаторов, на конце которых темнела яма вестибюля. Из ситуации наверху могло следовать, что места на ступенях занимали лишь те из прибывших, кто попал в шахту через официальный вход.
Осторожно лавируя между застывшими в неподвижности телами, я поднялся под самый потолок, откуда - описав широкую петлю - попал к переднему входу. Я уже собрался было поплыть наискось вниз, над рядами застывших на бегу фигур, чтобы добраться до расположенных здесь лифтов. Но случайный взгляд в направлении улицы вызвал, что я остался на месте.
Сквозь стекло я увидал силуэт мужчины с револьвером в руке. Он, глубоко склонившись, застыл под рослой фигурой наклоненного над ним полицейского. Другая фигура в мундире собиралась нанести удар дубинкой. Кулак выскочившего сбоку нападавшего уже находился на его челюсти. Толпа статуй напирала на решетку у главного входа. Чуть поближе, группа полицейских защищала доступ к замаскированному проходу. Один из стражей порядка лежал на краю светового круга. В настоящий момент он поднимался с пола; направив руку за спину, он вытаскивал револьвер из кобуры. Сейчас же он застыл, приподнявшись на левом локте, с головой у колен своего стоящего товарища, в которого попала предыдущая пуля, и теперь он уже терял равновесие, чтобы упасть плашмя на плиты пола. Взглядом я вернулся к нацеленному в лежащего оружию. Указательный палец опирался на возведенный до упора спусковой крючок. Сноп света из моего излучателя приклеился к бледному лицу, резким скачком оторвался от него и, обходя конец ствола, у выхода из которого я ожидал заметить медленно двигающуюся пулю, дальше упал на плиты пола. Там, на фоне черной ночи, я увидал чью-то обнаженную спину. Более десятка людей переваливалось через сломанный барьер; женщина в разорванном платье выползала из под их ног.
Мой взгляд застыл на выпуске ствола. Затерявшаяся в хаосе форм пуля нашлась совершенно в ином месте. Сейчас она находилась на пути, касательном к кривизне стеклянной переборки. Пуля уже пробила воздух под мышкой падающего полицейского; я мог бы схватить ее сейчас руками, если бы не помеха в виде стекла. Я опасался, что разбивая стеклянную переборку в близости собравшихся на другой стороне людей, пораню гораздо больше собравшихся и наделаю гораздо больше вреда, чем это сделает сама пуля. Нужно было выбраться из павильона.
Пуля двигалась по траектории, проходящей в просвете между телами статуй. Далее линия выстрела совпадала с поребриком мостовой. Поспешно плывя вдоль стеклянной переборки, я приближался к выходу, ни на секунду не теряя пули с глаз. Я предполагал, что она не ранит никого по пути, если только мне удастся догнать ее в полете до того, как она достигнет другой стороны улицы. Наконец-то мне удалось обойти все помехи, и я выскочил из здания. Пулю я обнаружил с помощью суженного светового конуса на белом фоне подхваченной дуновением воздуха шали.
Пуля прочесала волосы склонившейся над мостовой женщины, прошила полу чьего-то пиджака и вылетела в пространство над мостовой. Если бы не сумасшедшее сопротивление воздуха, я бы достал ее одним скачком. Но даже и так, я двигался гораздо быстрее нее. С моих глаз она исчезла в то момент, когда я перелетал над крышей автомобиля. Я огляделся по сторонам. Все поле зрения занимали абсолютно неподвижные фигуры. Но мне удалось заметить небольшую дырку между окнами фиата. Я тут же заглянул внутрь автомобиля. Пуля продолжала находиться в прямолинейном движении, нацелившись прямо в голову водителя. Я не стал раздумывать.
Вырванным из-за пояса ножом я вырезал отверстие в крыше. Затем, сунув туда руку, я схватил пулю и остановил ее в полете, буквально в нескольких сантиметрах от головы возможной жертвы. Оттуда я выбросил ее в направлении неба.
Фиат катился по мостовой со скоростью около пятнадцати километров в час, он наверняка притормаживал перед станцией лифтов. Я представил, какую бы мину скорчил водитель, если бы когда-нибудь узнал, что от смерти его отделала одна десятитысячная доля секунды.
Я чувствовал боль в мышцах, вызванную постоянным сражением с массами воздуха. Но при этом меня так и подмывало вмешаться в драку статуй. Сначала я срезал ножом поднятую для удара дубинку полицейского. Мне было легче раздавить или оторвать кому-нибудь руку, чем осторожно извлечь из нее готовый выстрелить револьвер. Я предусмотрительно избегал непосредственного контакта со статуями. Их тела проявляли пластичность разогретого воска, который сразу не поддавался нажиму пальцев только лишь потому, что одновременно проявлял и громадную инерционность. Я как размышлял о том, как разоружить дерущихся без того, чтобы нанести им тяжкие раны, как вдруг мой взгляд остановился на темном пятне в верхней части колонны. По вполне понятным причинам любое движение на фоне окаменевших форм здесь казалось мне чем-то необычным.
