Тихонов подбежал к стоящей поодаль полуторке, вскочил в кабину.
- Давай быстро туда! - показал он на место катастрофы.
Полуторка рванула с места и понеслась по взлетной полосе, подъехала к месту взрыва. Страшная, удручающая картина предстала глазам обескураженного Тихонова. Глубокая воронка от взрыва двух ФАБ-500, разбросанные вокруг на десятки метров горящие обломки бомбардировщика и среди них на обсыпанной землей траве оторванная окровавленная голова старшего лейтенанта Богачева, изувеченные до неузнаваемости трупы штурмана лейтенанта Шевченко, стрелка-радиста и воздушного стрелка...
Вернулся Тихонов на старт постаревшим, злым. Он тяжело дышал открытым ртом, не в состоянии сразу же воспроизвести увиденную зловещую картину катастрофы с бессмысленной гибелью всего экипажа. Щелкунов и не расспрашивал его, понятно было каждому, что две ФАБ-500, начиненные мощной взрывчаткой, разнесли все на куски. Ему, как командиру армейской авиагруппы особого назначения, надлежало немедленно самому доложить о катастрофе командующему ВВС флота генералу Жаворонкову. Дозвонился по полевому телефону сравнительно быстро. Тревожный голос генерала послышался в трубке:
- Как, как там у вас? Как?..
- Скверно, товарищ генерал. Очень скверно. Машина старшего лейтенанта Богачева так и не смогла взлететь, врезалась в препятствие,- доложил Щелкунов.- Весь экипаж погиб...
На противоположном конце провода долго молчали, слышно было лишь тяжелое дыхание.
- А как у вас в Кагуле, товарищ генерал? - напомнил о себе Щелкунов.- Как капитан Гречишников?
- Тоже не взлетел... Тоже катастрофа...
- Погибли все?
- Нет, не погибли. К счастью, экипаж остался жив. Сгорела лишь машина. Просто повезло капитану Гречишникову. Не как старшему лейтенанту Богачеву...
Гибель экипажа тяжело переживал весь личный состав армейской и морской авиагрупп особого назначения. Эксперимент оказался неудачным, как и предсказывали летчики и штурманы на совещании с представителем Ставки.
На Берлин в этот вечер пошли дальние бомбардировщики с обычной подвеской авиабомб.
Седьмой налет на Берлин
Ничто так угнетающе не действует на летчика, как нелепая гибель боевых друзей. Когда летчик гибнет в бою, это понятно - там решается судьба: кто кого? А потери на своем родном аэродроме воспринимаются особенно тяжело.
Капитан Плоткин весь полет до Берлина был под впечатлением случившегося на аэродроме. Он еще с утра почувствовал легкое недомогание, однако врачу при медосмотре об этом не сказал. Его самолет был готов к вылету, и он не мог и думать о том, что кто-то другой поведет его машину. Кружилась голова, ему было жарко, хотя в кабине 32 градуса ниже нуля. Мешала кислородная маска, так и хотелось ее сбросить с горячего лица. Но нельзя, задохнешься, высота более 6000 метров, а опуститься ниже невозможно - над морем кучевые облака. Самое разумное было бы вернуться в Кагул, предварительно сбросив бомбовый груз на запасную цель. Но что подумают о нем друзья? Нет, надо обязательно достичь Берлина, а на обратном пути можно будет передать управление штурману лейтенанту Рысенко, самому же немного отдохнуть.
Полчаса полета в огне от Штеттина до Берлина требовали от летчиков предельного напряжения. Тут не зевай, иначе собьют. Помнил это и Плоткин. Голова кружиться перестала, хотя по-прежнему было жарко. Все внимание - на приборы. Нервы натянуты, как струны: в любой момент может встретиться немецкий истребитель, и надо маневром мгновенно уйти от его щупалец-фар.
- Под нами Берлин! - доложил Рысенко.
Кольцо огня позади, над городом зенитки не стреляли. Рыскали одни истребители-перехватчики, но во тьме им было очень трудно уловить советские бомбардировщики.
Напряжение спало. И странно, вновь закружилась голова, перед глазами завертелись многочисленные стрелки на приборной доске, слились деления на картушкё компаса. Не хватало воздуха, под маской пот покрыл все лицо. Ох как хотелось сбросить ее, набрать полные легкие воздуха!
Рысенко ввел поправку в боевой курс. Его голос показался Плоткину далеким и чужим. И все же он инстинктивно сделал доворот вправо, хотя уже и не различал деления на компасе.
- Цель! - громко сказал штурман.
"Дошли все же",- с облегчением подумал Плоткин, начав разворот на обратный курс. Дальше он ничего не помнил, словно провалился в глубокую яму...
Рысенко вначале не понял, почему вдруг ДБ-3, переваливаясь с крыла на крыло, стал беспорядочно падать на затемненный город. Ясно, что машина потеряла управление. Но отчего? Зенитки не стреляли, ночных истребителей рядом нет.
- Командир, командир, мы же падаем! - закричал он в микрофон. Ответа не было.
- Командир, что с вами? Вы живы?! Команди-и-ир!
Ответа нет. А самолет падал, моторы работали приглушенно, на малых оборотах. Вот-вот машина могла войти в штопор, и тогда конец, ее не вывести.
- Командир! - еще раз крикнул Рысенко, предполагая, что Плоткин, видимо, убит. Надо брать управление на себя. Лейтенант схватился за штурвал, пытаясь вывести самолет из падения. Безуспешно. Он все быстрее и быстрее устремлялся к земле. Рысенко выбивался из сил, но самолет его не слушался. Стрелка высотомера скатилась к цифре 4500. Они уже снизились почти на два километра!
...Очнулся Плоткин от тупого удара в голову. Вмиг сообразил, что он после сброса бомб потерял сознание и неуправляемый самолет стал падать на землю.
Надо немедленно вывести машину из падения. Он сбросил кислородную маску, схватился за штурвал. Скорость! В ней спасение. Полный газ. Двигатели взревели, заработали нормально. Хорошо, что ни один из них не успел заглохнуть. Высота 3000 метров. Где-то рядом аэростаты заграждения. Не напороться бы на них.
Падение прекратилось, самолет вновь стал послушен рукам опытного пилота, машина перешла в горизонтальный полет. Теперь следует поскорее набрать высоту, чтобы выйти из зоны аэростатов заграждения.
- Штурман, курс на Кагул! - запросил Плоткин.
- Командир, вы живы?! - удивился обрадованный Рысенко.- А я... я подумал...
Весь обратный полет по маршруту болезненное состояние не покидало Плоткина. Усилием воли он держался, понимая, что от него зависят жизни членов экипажа.
