Начальник штаба LI корпуса полковник Клаузиус, как говорили, в своем запоздалом донесении штабу армии заявлял, что оттяжка оборонительного фронта в районе Ерзовка была осуществлена также с целью дать командованию армии дополнительный аргумент в пользу прорыва из окружения{174}. Однако для генерала фон Зейдлица главную и решающую роль при этом играли другие побуждения. Сокращение линии фронта представлялось ему, прежде всего, тактической необходимостью. Очень скоро после самовольного решения командира корпуса командование армии само оказалось вынужденным укоротить линию фронта и на других участках, с тем чтобы высвободить войска. При осуществлении этих мер повсюду возникали точно такие же осложнения, так как оборудованных позиций или укрепленных опорных пунктов нигде не было{175}.
Между прочим, в своих "Принципиальных замечаниях" по поводу операций под Сталинградом Паулюс ни единым словом не упоминает о вызванных тактической необходимостью мерах генерала фон Зейдлица, которые не оказали существенного влияния на общий ход событий. Когда главное командование сухопутных сил в резкой форме потребовало отчета за произведенное без санкции сокращение линии северного участка фронта, Паулюс заявил, что он одобряет эту меру.
Мы столь подробно остановились на этих событиях лишь по той причине, что в литературе о Сталинграде они большей частью рисуются в искаженном свете, драматизируются или преувеличиваются по своим последствиям. Неправильное изображение, как самой сути дела, так и хронологической взаимосвязи событий мы встречаем, в частности, у Тёпке и Шрётера. В заблуждение впал здесь и генерал Дёрр, говоря о "нарушении дисциплины одним из корпусных командиров на передовой линии фронта в самый разгар тяжелого кризиса"{176}. Позднее он сам сожалел о том, что бросил подобный упрек, и обещал внести соответствующую поправку при переиздании своей книги{177}. Его во всех остальных отношениях безупречное исследование о Сталинградской битве страдает рядом изъянов как раз в том разделе, где рассматриваются обстоятельства окружения немецкой группировки, поскольку он не имел еще возможности пользоваться достоверными свидетельствами руководителей 6-й армии. Вальтер Герлиц, прояви он больше добросовестности в своей работе, вполне мог бы разыскать более точные сведения. Но он не сделал этого и в своей оценке поведения командира LI корпуса дошел до невежественных и абсурдных утверждений. "Это был по сути дела бунт, - заявляет он, - и будь генерал Паулюс не таким мягким человеком, Зейдлицу не миновать бы военного трибунала"{178}.
Столь же тенденциозно и превратно изображает Гёрлиц проникнутое чувством ответственности намерение Зейдлица осуществить прорыв из окружения. Эта проблема требует поэтому дополнительного освещения.
Оценка обстановки Зейдлицем
22 ноября Паулюс со своим непосредственным штабом, который первое время все еще оставался в Нижне-Чирской, был доставлен на самолете в начавший обрисовываться "котел", с тем, чтобы разбить свой новый командный пункт вблизи железнодорожной станции Гумрак. До этого дня армия непосредственно или через штаб группы армий - получила ряд приказов главного командования сухопутных сил, которые гласили, что Сталинград и фронт на Волге должны быть при всех обстоятельствах удержаны. Командование сообщило, что уже принимаются контрмеры в крупных масштабах и 6-я армия должна удерживать фронт, а затем последуют дальнейшие указания. Тем временем обстановка становилась все более угрожающей и возникла необходимость вопреки имевшимся директивам отвести назад части армии, которые были втянуты в тяжелые оборонительные бои к западу от Дона и не могли больше удерживать занимаемые позиции. Последняя радиограмма Гитлера от 22 ноября обходила полным молчанием неоднократные просьбы командующего о предоставлении ему свободы действий, а требовала лишь, чтобы 6-я армия организовала круговую оборону и ждала выручки извне. Однако Паулюс и его начальник штаба были твердо намерены избрать единственно возможный путь к спасению и всей армией прорываться на юго-запад. С этой целью предполагалось послать последний решительный запрос в адрес верховного главнокомандующего, предварительно выяснив мнение по этому вопросу командиров корпусов.
Генерал фон Зейдлиц прибыл незамедлительно, поскольку его командный пункт располагался рядом со штабом армии. О состоявшейся тогда памятной беседе он вспоминает: "Вечером 22 ноября Паулюс вызвал меня и начальника моего штаба, полковника Клаузиуса, к себе в блиндаж на совещание, в котором, кроме нас троих, принял участие и начальник штаба армии генерал Шмидт. Целью этого совещания была совместная подготовка телеграммы Гитлеру, в которой Паулюс намеревался, ссылаясь на неосуществимость приказа Гитлера от 22 ноября, согласно которому армия должна занять круговую оборону и ждать выручки извне, просить о предоставлении ему свободы действий. Я до мельчайших подробностей помню весь ход этой трудной дискуссии. В моих ушах до сих пор звучат беспрестанные вопросы Паулюса и Шмидта, которыми сопровождалась каждая составляемая фраза телеграммы: "Не слишком ли резко это будет? А можно ли так сказать?" Что касается нас с Клаузиусом, то мы, напротив, неизменно рекомендовали выбирать такие категорические формулировки, которые не допускали в этой грозной ситуации никакого иного решения, кроме незамедлительного осуществления уже готовившегося прорыва. Мы с тем большей энергией настаивали на этом, что внутри нашей четверки царило полное единство мнений о том, что единственный выход из катастрофической ситуации заключается в немедленном прорыве. Считать приказ о бездеятельном высиживании на месте невыполнимым вовсе не означало еще оказывать сознательное неповиновение. Если нам позднее и удалось организовать круговую оборону, то лишь благодаря тому, что русские слишком вяло преследовали отступавшие части. Поэтому у меня не было никаких особых причин уже тогда склонять Паулюса к сознательному неповиновению Гитлеру. Но раз уж было сочтено нужным еще раз запросить Гитлера, то, естественно, нужно было дожидаться его решения. О сознательном неповиновении можно было бы говорить лишь после того, как был бы получен отрицательный ответ"{179}.