Описывая эти "бесплодные переговоры", Паулюс затем упоминает о шедших одно за другим тревожных донесениях, в которых штаб армии предупреждал вышестоящие инстанции о чрезвычайно грозных приготовлениях противника к переходу в генеральное наступление и которые - как он заявляет - не воспринимались немецким командованием с должной серьезностью. Лишь в самый последний момент там осознали всю тяжесть надвигающейся опасности. И, тем не менее, еще непосредственно перед началом русского наступления был получен приказ начальника генерального штаба Цейцлера. В этом приказе утверждалось, что русские не располагают сколько-нибудь значительными резервами и поэтому не способны более на операции крупного масштаба. В этой связи Паулюс упоминает также о некоторых запоздалых мероприятиях по перегруппировке частей на его участке фронта, которые ввиду весьма ограниченных возможностей могли носить, конечно, лишь очень скромный характер. Целью этих мероприятий должно было стать отражение ожидаемого удара противника. Паулюс подчеркивает, что все решения, которые он должен был принимать тогда, "по своим масштабам затрагивали сферу компетенции и ответственности командования группы армий и даже верховного главнокомандования". В этом месте у автора исторического исследования неизбежно возникает вопрос: действительно ли донесения и требования Паулюса в адрес высших инстанций, продиктованные необычайной серьезностью грозящей опасности, были сформулированы в соответствующих той обстановке необычайно убедительных, резких и бескомпромиссных тонах?{137}
Час роковых решений
В первые дни русской операции по окружению было необходимо сделать решающий для дальнейшего хода событий выбор: прорыв внутреннего фронта окружения или же освобождение окруженной группировки извне. Паулюс 21 ноября предложил стоявшему над ним командованию группы армий отвести оказавшуюся под столь серьезной угрозой армию на спрямленную линию обороны по Дону и Чиру. Штаб группы армий одобрил оперативный замысел командующего армией, однако в тот же вечер без каких-либо комментариев передал ему приказ главного командования сухопутных сил, предписывавший 6-й армии при всех обстоятельствах удерживать Сталинград и фронт на Волге и содержавший заверение в том, что уже принимаются меры по организации мощного контрудара. Дальнейшие указания Гитлера предписывали занять круговую оборону и выжидать. Для спасения войск, которых грозили раздавить смертельные тиски, теперь было самым важным получить свободу действий, причем все корпусные командиры и главные руководители армии - командующий и начальник штаба - были убеждены в том, что речь может идти только о прорыве в юго-западном направлении. Поэтому Паулюс, ссылаясь на все более ухудшавшуюся обстановку на фронте, неизменно требовал безотлагательно предоставить ему свободу действий, причем последняя радиограмма с таким требованием была адресована лично Гитлеру{138}. Непосредственный начальник Паулюса, командующий группой армий генерал-полковник барон фон Вейхс полностью разделял эту точку зрения и энергично поддерживал ходатайства Паулюса. В последний раз он выразил свое мнение по этому вопросу в обстоятельном докладе главному командованию сухопутных сил 23 ноября. В докладе, в частности, указывалось, что снабжение по воздуху двадцати дивизий не представляется возможным{139}. Однако после того, как Гитлер 24 ноября отверг ходатайство о предоставлении 6-й армии свободы действий и, более того, самолично начертал линию, в пределах которой армия должна занять круговую оборону в ожидании деблокировки, Вейхс тоже не пытался более отстаивать план прорыва, который он только что считал совершенно необходимым и приказ об осуществлении которого он на собственный страх и риск уже собирался отдать. Не желая, видимо, искушать подчиненного ему командующего армией, он покорился. Но тем самым он уклонился и от принятия собственного решения, побоявшись взять на себя в этот роковой час личную ответственность перед историей.
Что же касается Паулюса, то он старательно изложил мотивы, побуждавшие его теперь отказываться от самостоятельных действий, которых с такой решительностью требовал генерал фон Зейдлиц. Он считал, что, не имея полного представления об обстановке на фронте в целом, не зная, какими резервами располагает главное командование сухопутных сил для осуществления обещанного в скором времени освобождения окруженной группировки извне, и не будучи в состоянии предвидеть последствия своих самостоятельных действий, он не имеет права вопреки полученным приказам прорываться со своей армией из Сталинграда. Как думал Паулюс, верховное главнокомандование вермахта, лучше представляющее себе общую обстановку, имеет веские основания для того, чтобы в интересах всей кампании во что бы то ни стало держаться за "твердыню на Волге". Он полагался на обещание Гитлера предпринять все, чтобы обеспечить снабжение окруженных войск, и думал, что имеются все предпосылки для успешного осуществления операции по деблокировке. "В этих условиях мои действия наперекор полученному приказу, тем более что я не чувствовал себя в состоянии со своей колокольни правильно оценить общую обстановку, могли бы подорвать основу всей подготовленной верховным командованием операции. Такие действия вразрез планам верховного руководства, возведенные в систему, могли бы привести лишь к анархии в управлении войсками". Эти слова, бесспорно, свидетельствуют о полной недооценке исключительности сложившейся ситуации, которая была не типичным, а из ряда вон выходящим случаем, по которому нельзя равняться в нормальной обстановке. Среди сугубо военных соображений, которые тогда в значительной мере определяли поведение Паулюса, на одном из первых мест стоял, очевидно, тот факт, что вышестоящее командование группы армий покорно примирилось с создавшимся положением. Роль, которую играл при этом генерал-полковник фон Вейхс, получила суровую, но справедливую оценку со стороны генерала Пауля Мальманна. В связи с приказом Гитлера любой ценой удерживать Сталинград Мальманн писал: "Этот противоречивший его внутренним убеждениям приказ не мог не поставить Вейхса в затруднительное положение. Однако он не стал искать выхода из этого конфликта, как того требовали законы солдатской чести и морали, а перевалил его разрешение на плечи подчиненного ему Паулюса, ограничившись передачей ему директивы главного командования сухопутных сил"{140*}. И действительно, решение о переходе к самостоятельным действиям должно было быть тогда делом командования группы армий, поскольку оно лучше знало общую обстановку и располагало более широкой информацией, чем командование 6-й армии. Между тем фельдмаршал фон Манштейн 24 ноября, еще до того, как принять на себя командование группой армий, направил Паулюсу радиограмму, в которой, ссылаясь на только что полученный приказ Гитлера, указывал, что удержание волжского и северного фронтов является первоочередной задачей. Командование армии, говорилось в радиограмме, должно выделить ударные силы для того, "чтобы в случае необходимости хотя бы временно прорубить в юго-западном направлении коммуникационный коридор". К этому присовокуплялось обещание предпринять все, чтобы "пробиться извне" к окруженной армии{141}. Такое известие должно было укрепить веру командования армии в конечный успех и не могло не повлиять на его дальнейшие действия.
