Карпуша музыку недолюбливал, но мужественно выслушал сочинения нескольких конкурсантов. Опусы напомнили ему песенку из мультфильма "Карусель, карусель, это радость моя" или те же самые "Спят усталые игрушки". Правда, прозвучали и творения детского авангарда, которые были похожи на заумные бурчалки из мультфильма "Винни-Пух". Какой-то сумбур, в общем-то, вместо детской музыки, думал Карпуша.
Но самое главное, что в полном восторге была Элина. Ей предназначалась ключевая роль - именно она раздавала золотые ключики в шоколаде. Берсуковский молча наблюдал за действом из ложи, так, чтобы не попадаться в объективы телекамер. Он просто не мог надивиться инстинкту маленького Уэлдона. Это же надо - посадить на крючок такую девчонку! Теперь Берсуковский уже искренне склонялся к тому, чтобы работать с Карпушей Уэлдоном в ещё более тесной связке. Он ожидал от такого сотрудничества много пользы.
И при этом, он ведь ещё не знал, что уже принято решение о его назначении начальником новообразованного комитета!
Дождавшись, пока Элина отвручала призы, Карпуша пробрался за кулисы и приказал человеку в униформе позвать девочку. Элина немножко поломалась, но со сцены все-таки ушла.
А в зале происходило сейчас самое интересное. Шесть вращающихся площадок возникли на месте чинных кресельных рядов в разных концах зала, и на каждую из них выскочил свой звездный затейник.
Ефим Керзон, обязательный на любом концерте, как занавес на сцене, пел: "Станьте дети, станьте в круг, жил на свете добрый жук..." расхаживая по огромному масонскому скарабею, нарисованному на круглой площадке; Валерия Бестолкунова - про "Носики-курносики сопят", на фоне стилизованных тюремных коек; Алекпер Газпромов с сыном в своей песне трогательно требовали найти потерявшуюся маленькую собачку за крупное вознаграждение; гренадероворослый Полип Мотыгоров в милицейской униформе с блестящими эполетами эпохи жандарма Бенкендорфа выкладывался в шлягере "Ты мусоровоз, я - твой мусор", вокруг него, словно распознав близкого себе по духу, весело прыгали самые маленькие, карапузы года по три-четыре; полуголенькие парнишки из коммерчески-ориентированной группы "Дай-дай" пели песнь орангутанов из яванских джунглей, состоявшую всего из двух слоганов: "угу" и "эге", - но которые они выкрикивали с разным, подчас непростым и трагическим, выражением; наконец, на шестой площадке выступал известный детский телеведущий и показывал карточные фокусы.
Нечего и говорить, что все дети распределились по этим шести площадкам, испытывая полный восторг. Но и их родителям были предложены свои развлечения - помимо естественной выпивки с фуршетом к ним относилась и подвижная инсталляция ультрамодного художника Куукиша. Сам художник страшно нервничал - Господи, как публика примет его неоднозначное произведение? - и сидя в осветительской кабинке, ожесточенно пытался нащупать вену на своих исколотых запястьях.
Творение Куукиша представляло собой огромное медленно двигающееся и перетекающее волнами зеркало из специальной сверхтонкой фольги, удивительно кривое на каждом сантиметре своей поверхности. Всякий смотрящий в него видел совершенно причудливые искажения пространства вокруг себя и даже в себе самом. Например, стоявшие в разных углах зала люди из разных слоев общества, разной партийной принадлежности и вообще смертельные враги, - в этом зеркале могли выглядеть тесно обнимающимися. Или наоборот. Лысые выглядели волосатыми, а бедные - богатыми. Понаехавшие с Урала и с Сибири казачьи функционеры - смотрелись натуральными английскими гвардейцами. Новые русские из ближнего Подмосковья - беженцами из ближнего зарубежья. Скромные овечки - подружки Ирины Уэлдон по её бедной юности - выглядели как клонированные Мерилин Монро на момент романа с клонированными президентами Кеннеди.
В сердцевине взрослой тусовки в разноцветных лучах прожекторов красовалась Ирочка Уэлдон, в окружении толпы поклонников. Счастье её было так велико и так бездумно, что она почти парила над площадкой, на которую грамотными пиротехниками потихоньку выпускался белый дым, что создавало полную иллюзию парения на облаках...
Ее муж, Рональд Уэлдон, скромно выпивал за столиком, ошибочно (вследствие выпитого и от общей слабости здравого смысла) ощущая, что уже недалек тот день, когда дети страны непобедившего коммунизма смогут насладиться хотя бы сказкой "Диснейленда".
Дорогой Чуча, который тоже присутствовал на сказочном вечере, смотрел в волшебное зеркало - и не узнавал себя. Он видел пожилого профессора, немного чудаковатого, но чрезвычайно гениального. Рядом с ним стояла его спутница (явно, по виду, жена) - серенькая невзрачная толстушка. Чуча скашивал глаза вбок, на манекенщицу Линду, которую специально выписал себе из Монако месяц назад, и диву давался. То, что сам он выглядит как профессор - не удивительно, хоть и приятно. Но вот что стоящая под ручку с ним грудоногая шалава превращается в брюхастую кургузую тетку - это Чучу просто убивало. Может быть, он зря потратил на неё пятьдесят три с половиной тысячи долларов, раз она не умеет как следует подать себя в высшем художественном обществе?
Одним словом, и для детей и для взрослых в зале было навалом интересного.
За кулисами висел душный запах гримерной пудры и дешевого дагестанского коньяка, который глушили инженеры-телевизионщики. Цокая золочеными туфельками по сверкающему коридору, Элина оглядывалась по сторонам в поисках Карпуши. Но вместо Карпуши пока что под ноги ей выпал только в дым пьяный человек из мужской кабинки. На нем даже штаны были не совсем одеты, и он вовсе не пытался их натянуть и после того, как упал на холодный линолеум голой, по существу, попкой...
Но Элина не стала смотреть на стыдные дядькины вещи, и прошмыгнула мимо.
Карпуша схватил её за руку неожиданно, словно вырос из стены.
Целоваться они не умели, но человеку свойственно больше всего на свете хотеть сделать именно то, чего он делать не умеет... Впрочем, Элина в свои восемь с половиной лет насмотрелась американских эротических фильмов, и представляла себе технические детали целования. Маленький Карп был осведомлен в вопросе несколько меньше, но в конечном счете все сошло неплохо.
По окончанию сцены, в ходе которой Карпуша дважды наступил Элине на ножку, теряя равновесие, дети разлепились и посмотрели друг на друга с восторгом.
- Я так хотела подарить тебе на день рождения этот поцелуй, даже раньше обещанного... - сказала Элинка фразу, подслушанную, естественно, у матери.
- И все? - спросил Карпуша, внутренне собравшись. Он ждал ещё одного подарка, основного.
Элина позволила ему немного помучиться и стала незаметно разворачивать мятную конфету, запоздало вспомнив, что без неё нельзя целоваться, как предупреждает реклама по телевизору.
- Я поговорила с папой, - сообщила она наконец. - Сегодня утром, по сотовому. Он как раз в баню собирался. Он примет тебя на полчаса.
Карпуша понял, что партия - за ним.
Поцелуй был продублирован, уже с мятной конфетой, как положено.
Через неделю за Карпушей заехал черный бронированный "мерседес" и увез мальчика на одну подмосковную дачу. Там прошли получасовые переговоры, которые, строго говоря, продолжались около полутора часов.
Так, во всяком случае, доложили люди Редкого своему начальнику.
Редкий созвал рабочее совещание в просторном актовом зале "Аква-Банка". Но собрались тут вовсе не одни банкиры. Точнее сказать, банкиров в прямом смысле слова тут вообще не было. Евгений Иванович начал речь с краткой траурной нотки.
- Господа-товарищи! - с глубоким сарказмом обратился он к старым соратникам и приспешникам. - С глубоким прискорбием напоминаю вам о гибели Станислава Поштучнова от рук... неизвестных. Прошу почтить его память минутой...
Все встали.
- Поскольку, - скрипучим осуждающим голосом добавил один из ветеранов, - мы все помним, чей он отпрыск...
И все взоры обратились на портрет одного из бывших начальников комитета, высящийся над столом.
